Шрифт:
Закладка:
Одного лишь прикосновения пальцев хватило, чтобы содрогнуться от напряжения, чтобы свело не имевшее права двигаться тело.
— Внутрь, прошу! Умоляю!
Погружение началось, но очень-очень медленное.
Перейдя со стона на крик, эльфийка заметалась, пытаясь ускорить приближение наслаждения, но рука прижала к кровати, надавив на живот.
— Не-ет! Пожалуйста!
Палец остановился. Выскользнул.
И больше не было ни одного прикосновения очень долго. Ни стоны, ни мольбы не имели действия, и вдруг путы стали снимать сразу и с обеих ног, и с тела. Это невозможно было сделать одному хозяину.
Поняв, что рядом как минимум трое, служанка раскраснелась от стыда, испугалась, что все по очереди выполнят её просьбу, однако ничего подобного не случилось. Когда с лица убрали ткань и развязали руки, эльфийка, не смея поднять глаза, освободила уши и, подхватив платье, бросилась бежать к себе в комнату, чтобы…
Самой доделать всё, до чего снова не снизошёл господин, а после напиться до беспамятства. Понимание того, как оказалась просто телом для изучения реакции на ласки, чтобы потом хозяин мог проделать это с женой, было способно заставить совершить что-то непоправимое.
Нет. Лучше просто закончить начатое. А потом напиться.
Мы должны быть семьёй
Дверь открылась как-то непривычно тяжело, словно руки устали после долгой работы. В комнате затаились неоправдавшиеся ожидания, бросившие в лицо молчаливый укор и напуганно-удивлённый, полный надежд взгляд ребёнка с внешностью проклятых Голодрим.
— Папа? — с робкой радостью спросил мальчик. Хотя бы на правильном языке.
— Папа, папа, — равнодушно отмахнулся Эол, — иди отсюда. Папе надо поговорить с мамой.
Ириссэ схватила сына за плечики, боясь отпустить его.
— Что вцепилась? — зло сощурился муж, и лицо обожгла пощёчина. — Я сказал: поговорить надо!
Испугавшись, что следующий удар достанется Майрилу, супруга-пленница поцеловала сына в макушку и подтолкнула вперёд, чтобы тот шёл играть со слугами. Как обычно. Да, как обычно. Словно ничего не произошло.
Мальчик послушался не сразу. Растерянно посмотрев на родителей, ребёнок неуверенно вышел из комнаты, оглядываясь и останавливаясь, и вдруг прямо перед его лицом с грохотом захлопнулась дверь.
В коридоре послышались всхлипы и удаляющиеся быстрые шажки, Эол скривился:
— Слабак и трус. Сразу видно, что Нолдо по крови. Орков увидит, сразу в плен сдастся, чтоб не обидели. Но они именно таких и обижают. Это всё ты, жена — ничтожество воспитываешь!
Ириссэ понимала, что лучше просто извиниться, попросить совета научить, как правильно, однако несмотря на, казалось, сломленную волю, откуда-то взялась гордость. Опять. Нолдиэ подняла глаза, представляя себя прежней, уверенная, что её взгляд сверкает королевской злобой, сияя священным светом Древ Валар, однако…
Эол смотрел на жену всё более скучающе и разочарованно, с угасавшим интересом: перед ним была просто женщина, когда-то красивая, но теперь лишённая внутреннего света жизни, которую не украшала ни только что сделанная аккуратная причёска, ни драгоценности, ни дорогое платье. Худое ослабшее тело не вызывало желания прикасаться, ввалившиеся щёки, на одной из которых всё ярче проступал красный след, не хотелось трогать, чтобы ощутить бархатистость и гладкость, бледные губы не манили, и стало совершенно безразлично, что это скучное существо из себя представляет.
Однако, это была всё-таки жена, и Эол решил, что хотя бы для собственного спокойствия и чувства выполненного долга обязан попробовать быть мужем и отцом. Тащить это в постель показалось чем-то противоествественным, однако необходимо было убедиться в одной важной вещи.
— Ложись. Раздвинь ноги. Если есть бельё, снимай.
Бледное нечто замерло, всё ещё пытаясь изобразить на лице подобие угрозы.
— А если не стану?
Что это за голос? Если бы она говорила так, Эол бы никогда не обратил внимание на услышанное в лесу.
— Не станешь?
— Нет.
Отвратительно скучно. И эта безликая мерзость смеет перечить?
Удар по лицу опрокинул Ириссэ на пол, всё лишнее из одежды оказалось разорвано, два пальца грубо вошли в тело, проверяя верность супруги. Убедившись, что волноваться не о чем, Эол поднял то, во что превратилась в заточении прекрасная эльфийка, и резко усадил на кровать.
— Ты — моя жена. Забыла?!
Занесённая для удара рука заставила подчиниться и отрицательно закивать.
— Мне что, снова зачаровать тебя? Совсем не можешь по-хорошему?!
— Могу, — прошептала кривая щель на лице.
Эол сел рядом, и непривлекательное тело вздрогнуло.
— Ты понимаешь, что я не могу тебя держать под чарами всё время? Мы ведь семья, у нас есть сын, которому нужна мать.
— Ты хоть понимаешь, зачем? — с трудом сдержав слёзы, спросила Ириссэ, стараясь не думать о боли между ног. — Ты знаешь, что такое семья? Кто такой муж? Что значит «отец»?
— Мы должны познать всё вместе, — в глазах Эола блеснула радость — наконец, это ничто начало думать в правильном направлении. — Я говорил тебе о прошлом, честно рассказывал о себе, а ты ни разу не ответила мне взаимностью! Это несправедливо! И сейчас тоже: я готовился ко встрече с тобой, думал о том, что скажу, как проведём время, а ты повела себя, словно чужая, вновь не оценив ни моих усилий, ни доверия. Ты понимаешь, что чары этой земли делают меня практически всесильным, и я мог бы зачать тебе ещё одного ребёнка, но не стану, потому что ты плохая мать, и даже с одним не можешь сладить. Скажи, почему ты не доверяешь мне? Я вообще-то твой муж.
Совершенно не привлекательное ничто с двумя отверстиями между ног посмотрело с выражением, отдалённо напоминавшем ненависть. Неудивительно, Голодрим ничего другого чувствовать вообще не умеют.
— Если речь о семье, — заговорило блёклым голосом пустое место, — то почему моё мнение не учитывается?
— Я как раз пытаюсь выяснить, почему ты не делаешь то, что от тебя требуется. Это тоже непонятно?
Ириссэ замерла. Смотреть в глаза чудовища было страшно, понимание, что взъярившийся монстр может и убить, и тогда маленький сын останется совсем один против бешеной своры, однако хотелось понять, о чём думает тварь, вобравшая в себя всё худшее в Арде, сейчас, когда рядом беспомощная жертва.
Беспомощная жертва. Неужели пришло смирение с
