её сколько угодно. Я прекрасно понимал, что просто так она ничего не скажет. Я ловил каждое её слово и пытался вникнуть в суть вещей. За время её рассказа, у меня создалось глубокое и стойкое ощущение того, что эта опустошённая, измученная женщина не имеет ни малейшего отношения к убийству, киллеру и заказу. Теряю время. В любом случае, она или не общалась с убийцей, или не сдаст его.

— Татьяна! — я уже цеплялся за последние шансы. — Вы говорили, что к Вам приходили риэлтеры. Как они узнали, что Вы хотите продать квартиру?

— Они никак не узнали. Они пришли просто для того, чтобы предложить мне её продать. Откуда агентство ритуальных услуг через пять минут после смерти человека знает, как и кому из родственников надо позвонить, чтобы получить заказ на погребение, оставив конкурентов с носом?

— От «скорых», из больниц, от наших сотрудников, — недовольно, но честно ответил я.

— Вот видите! Так же и тут. Не надо прилагать много усилий, чтобы выяснить о человеке абсолютно всё: то, что он остался один, что у него нет никаких родственников, что он нуждается в деньгах, например, или хочет срочно избавиться от ненужных воспоминаний.

— И что, они вот так просто приходят, звонят в дверь и предлагают продать квартиру?

— Да, — просто ответила Татьяна. — Просто звонят в дверь. Улыбаются и прямо говорят: «Мы знаем, что у Вас проблемы, и готовы помочь Вам решить их!»

— А Вы?

— Я отвечала им, что квартира не продаётся, или уже продана. Что-то в этом духе. Но через некоторое время они выясняли, что никому она не продана, и приходили опять.

— То есть, звонили прямо в дверь? Не по телефону?

— У меня нет телефона. Зачем он мне? Я ни с кем не общаюсь. У меня никого нет. Раз в неделю приходит домработница. Она работала у меня всегда, сколько я живу в этой квартире, — Татьяна немного виновато посмотрела на меня, как будто извиняясь за наличие домработницы. — Сейчас я уже не плачу ей, не потому что нет средств, а потому что не вижу никакого смысла что-то делать здесь. Но она всё равно приходит, приносит какие-то продукты. Говорит, что «нельзя так»… — женщина усмехнулась.

Домработница-то права, нельзя так. По крайней мере, есть гораздо более гуманные и цивилизованные способы уйти из жизни, чем травить себя палёной водкой.

— А почему Вы не платите ей? Ведь она всё же помогает Вам.

— Вы думаете, я должна ей платить? — как-то растерянно пробормотала Татьяна. — Да, наверно, Вы правы. Конечно, она же покупает какие-то продукты, пытается хоть что-то здесь убрать, хотя я и сопротивляюсь. Мне не хочется, чтобы кто-то здесь что-то трогал. Пусть всё остаётся, как есть, как было… И потом, — женщина немного оживилась. — Я же подарила ей квартиру. Не эту, у нас была первая квартира, в которой мы жили, когда поженились со Стасом. На Гражданке. У самого метро. Там неплохая кооперативная трёшка, её ещё родители покупали в каком-то лохматом году. Но Вы правы, всё равно надо платить ей. У неё большая семья, а мне всё равно ничего не нужно, — Татьяна снова протянула руку к бутылке, обнаружила, что в ней пусто, встала и совершенно твёрдым шагом вышла из комнаты. Вернулась с точно такой же бутылкой, снова налила и выпила, не поморщившись. У меня даже внутренности содрогнулись.

— Простите, Таня, что за гадость Вы употребляете? Это не моё, конечно, дело, но есть более цивилизованные напитки.

Татьяна с удивлением посмотрела на бутылку:

— Какая разница? Чем эта хуже? Или чем другие лучше? — женщина была уже довольно сонной, и я понял, что разговор движется к концу. Терять мне было нечего.

— Если не секрет, кому достанутся все Ваши сбережения? Ведь у Вас, скорее всего, должны были остаться акции компаний мужа и отца, дача, машина, родительская квартира, в конце концов…

— Кому-нибудь да достанутся, — недобро усмехнулась женщина.

Я понял по её тону, что пора закругляться.

— Таня, я не хочу Вас больше мучить расспросами… Вспомните, пожалуйста, среди журналистов, риэлтеров и прочих людей, приходящих в эту квартиру, не было молодой очень хрупкой девушки или такого же маленького, хрупкого юноши. Он или она могли представиться журналистом, представителем благотворительного фонда, тем же риэлтером. Вспомните, пожалуйста! Мне очень это важно и нужно. И закончим с расспросами.

Я был абсолютно уверен, что Татьяна не ответит мне и ответа, в общем-то, и не ждал. Я самым внимательным образом следил за её реакцией. Я дождался. Она среагировала на слова «благотворительный фонд». Немного расслабилась от беседы и выпитого, и непроизвольно дала мне понять, что я попал в точку. В принципе, этого было достаточно. Я ничего не мог доказать, я не мог вытащить из этой слабой женщины признание, но теперь я был уверен, что контакт с киллером у неё был. И это был контакт в связи с благотворительным фондом. Всё, больше я здесь ничего не узнаю. Пора ретироваться. Осталась, пожалуй, самая лёгкая и приятная часть беседы. Я начал достаточно торжественно:

— Татьяна! Я ещё раз повторюсь, что это совершенно закрытая информация, я не имею права её разглашать. Но я чувствую себя обязанным сказать Вам это. Кузьмин арестован за хранение наркотиков. Доза достаточно большая, чтобы обвинить его по самому высокому пределу. — Татьяна слушала мою речь почти равнодушно, уткнувшись глазами в стол. На какой-то момент мне показалось, что она не слышит меня. Но она слышала. Она прекрасно всё слышала.

— Он выкрутится. У него отличные адвокаты. Он снова останется безнаказанным. Бессмысленно всё…

— Нет, Татьяна! На этот раз не бессмысленно. Он арестован не у нас в стране, а в Таиланде. Там совершенно другие законы, совершенно другие положения об адвокатуре и другая ответственность за подобные преступления. Он пойман там второй раз. Первый раз его депортировали, а второй раз он из тюрьмы уже не выйдет. Я, конечно, не знаком близко с тайскими законами, но, по мнению моего начальства, ему грозит смертная казнь. А, если суд учтёт две его предыдущие судимости в России, я гроша ломаного не дам за его жизнь. В принципе, быть повешенным или провести весь остаток жизни в тайской тюрьме — разница, поверьте, небольшая. Тюрьма там — не курорт, даже с нашей не сравнить. Страшнее, наверно, места нет.

С Татьяной произошли внезапные и разительные перемены. На серых щеках буквально вспыхнул румянец, глаза, наконец, заблестели, и женщина вдруг улыбнулась. Неожиданно я понял, что блёклые глаза с мешками внизу, болезненная худоба, спутанные волосы, отёкшее лицо — это маска, ужасный грим, под которым скрывается подлинная красота. Да-да, Татьяна была явно красивой женщиной. Я бы