Они любили сидеть на этих валунах и в обеденный перерыв, и после работы. Если день выдавался солнечный, то валуны нагревались, и вечером, когда из тайги и с реки тянуло сырой прохладой, у камней как у печки. Один валун нависал козырьком. Здесь можно укрыться от ветра и от дождя.

Ребята шли сюда, чтобы спокойно «перекурить» и поговорить «за жизнь». Но сегодня разговор почему-то не получался.

…Уже давно затихла стройка. Даже угомонился трактор Арсентия, всегда обрывавший свой надсадный рокот позднее других, а четверо парней все сидели и сидели на берегу прозрачного Ивделя и, казалось, вслушивались в его сердитое клокотание. Даже вечный непоседа Стасик Новоселов притих. Сегодня он изменил своей обычной привычке бросать камешки в воду и сидел молча. Каждый думал о своем, а может, об одном и том же. Вот прошел еще один день, такой же однообразный, как и вчера, в тяжелой, вымотавшей все силы работе. Горели натруженные ладони, ломило спину.

От усталости даже есть не хотелось. «А сколько впереди будет таких дней? — думал Грач. — Куда же это нас занесла нелегкая? Захотелось после знойного юга остудиться. А как было не ехать? Переезжал отряд. Были же и такие, кто не поехал. Мы должны ехать! — твердо сказал он тогда ребятам. — Должны! Мы — сварщики…» Он повторял слова начальника отряда, но это были и его слова, а вот сейчас они разозлили его. Почему все и везде ему говорят о долге: «ты должен», «ты обязан», а он как попка повторяет: «да, должен», «да, обязан». Лупоглазый кержак Арсентий и тот горло дерет: «Ешь, что поставят, а делай, что заставят!»

Ворочаются в голове тяжелые мысли. И нет от них радости. Теплеет в груди, когда смотришь на хрустальную воду Ивделя. Веселая, милая речка. Он может смотреть на ее воду без конца. Бежит и бежит мимо тебя.

Говорливый поток, родившийся в лесистых горах Северного Урала, стремительно проносится по небольшому таежному городку, рассекая его на две части. Там, где кончаются нестройные ряды домов, река вновь врывается в тайгу. Здесь она затихает, а там, где разбили свой лагерь газовики, будто бы отдохнув в таежной тишине, опять принимается за свое — беснуется и бунтует. Строители газопровода прорубают в ее каменистом русле две глубокие траншеи для труб. А неспокойная река все время заваливает их галькой и камнями. Вода вокруг кипит, как в котле. Мишке жалко реку. Люди добрались и сюда и нарушили ее вечный независимый бег.

— Надо что-то делать, старики, — словно очнулся Стасик Новоселов. — Иначе мы тут закиснем и станем все Арсентиями.

— Ну и край, ну и глухомань… — протянул Игорь Самсонов.

— Делать ноги, пока не поздно, — ответил ему Стасик. — Мы не рыжие.

— А другие что, рыжие? — насторожился Вася Плотников.

— Не знаю. У каждого свои планы. Одни работают здесь из-за денег, другие по службе рвут, третьи, чтобы пенсию большую получать…

— Ин-н-те-ре-есно, — повернул голову от воды Грач и посмотрел на Стасика, словно он только что увидел его.

— А чего? — поспешил поддержать дружка Игорь. — Арсентий, например, точно из-за денег. Он прямо так и говорит: надо пару копеек зашибить. У этого типа и бык телится.

— Арсентий — это родимое пятно и пережиток капитализма, — добавил Стасик.

— Тихо, мальчики, — прервал разговор Грач. — Арсентий для нас не пример. Один умный узбек на газопроводе Бухара — Урал мне сказал: «Не надо сваливать на пережитки капитализма. У нас в Средней Азии его не было». Это во-первых, а во-вторых, мы не зайцы, чтобы бегать, а в-третьих, — Грач задумался, и в насмешливых глазах его вдруг сверкнул огонек. — А в-третьих, достаточно во-первых и во-вторых. Выступаешь ты, Стасик, не по делу. Мы будем бороться за право по-человечески жить и ковырять эту вечную мерзлоту. Итак, подвожу итог дискуссии. Задача прежняя — жить красиво. Девиз старый — не давать себя в обиду.

Но на его худом, обостренном лице, с выпирающими вперед скулами, уже не было того насмешливо-снисходительного выражения, которым он всегда прикрывался во время разговора с друзьями. Были лишь нервное напряжение и какое-то затаенное раздумье.

С тех пор как они приехали на строительство северного газопровода, Василий стал замечать в своем друге эту перемену. Всемогущего и всезнающего Мишку Грача грызли сомнения. Это невероятно!

Вася смотрел на друзей, и в нем все больше поселялась тревога. Что-то происходило с их четверкой. Словно какая-то тень легла на их жизнь, и они стали хуже видеть и понимать друг друга. Грач хотя и храбрился, но явно чем-то был сбит с толку. Конечно, здесь не мед. Но все же знали, куда ехали. Молочных рек и кисельных берегов никто не обещал. А что нет пока работы по специальности, так Олег Ваныч в первый же день объяснил — положение временное, как только трубы придут, такая запарка будет, не хуже чем на газопроводе Бухара — Урал. И выходит, зря ребята психуют. Жилье у нас вполне приличное — вагончики получше тех, в каких жили на газопроводе Бухара — Урал. Харч сносный. Надоели, правда, макароны да вермишели всякие, но сейчас дружки Арсентия налаживают лов тайменей в Ивделе. Царь-рыба! И выходило, что не так уж плохо все получилось. Об этом он не раз говорил ребятам, но они не принимали его разговоры всерьез, а если возражали, то говорили такое, с чем он никогда не мог согласиться.

Чаще всего он схлестывался с Игорем и Стасиком. Они поносили в отряде почти всех. Если им поверить, то здесь не было ни одного порядочного человека. У каждого своя корысть. А вот они — чистенькие… Мишка Грач в этих спорах всегда брал сторону Васи. Он справедливый и не станет возводить напраслину на людей, но и у Грача какие-то свои мрачные думы. Смотрит он тоже куда-то в сторону.

Так и не получилось у них сегодня разговора на берегу светлого Ивделя. Больше молчали и слушали реку.

— Пошли восвояси, — решительно бросил Грач, и все поднялись.

Красный диск солнца упал за лес и зажег вершины елей и сосен. Казалось, они вот-вот действительно вспыхнут и сгорят, как порох, на глазах удивленных людей. Никто даже не глянул в сторону заката. Один Вася замедлил шаг и, повернув голову, долго смотрел на лес. Его поразил этот закат. Поздно вечером, когда, отшумев и отбалагурив, ребята улеглись спать в тесном вагончике, Вася достал свою заветную тетрадку в коленкоровом переплете и авторучку — подарок Грача. Это была удивительная ручка-фонарик. Вася писал ею в темноте. Как только перо касалось бумаги, под ним загоралась крохотная лампочка и тоненький лучик освещал строку. Мишка