Шрифт:
Закладка:
Еще утром Виктор заметил неладное и сейчас, глядя на потерянное лицо Лозневого, думал, как помочь ему. Надо поскорее закончить разговор с ребятами. Им нужно остаться с глазу на глаз: горе, поведанное другу, становится наполовину меньше.
Через полчаса ребята лежали в спальных мешках в соседней комнате и шепотом переговаривались:
— Пугает нас Севером, — гудел Мишка Грач. — А что он думает, Бухара — Урал слаще?
— Он знает, — отозвался Игорь Самсонов. — Виктор рассказывал, что Олег Иванович прошел всю трассу пешком, до самой Челябы.
— Ничего не пугает, а только предупреждает, — вставил Вася Плотников.
Он свернулся калачиком, так что острые колени почти касались подбородка. Было тепло. Вася слушал затухающий шепот друзей, но самому говорить не хотелось. Сейчас они, видно, все его жалеют. Говорят о Лозневом, Викторе, Севере, а сами думают о Ваське Плотникове. Да, ему тут труднее всех будет. Небось каждый думает: Ваську не дадим в обиду. Хоть это по-товарищески, а все же неприятно…
Скоро ребята умолкли, лишь в соседней комнате, где остались Лозневой и Виктор, еще слышались приглушенные голоса.
Почему все и всегда его жалеют? Мишка Грач говорит, на Севере надо уметь спирт пить. Положим, это не главное. Если здесь так нужно, он научится. Научился же курить. Сначала кружилась голова, тошнило даже, а теперь, как и все, курит — и ничего. Если бы только это. Но тут ведь Север. Вечная мерзлота. Пятьдесят градусов. Птицы замерзают на лету. Мишка говорил: летит воробей, а потом бац — и ледышкой в снег. Мишке что! Он закаливал себя, в снегу может купаться нагишом. Стаська и Игорь тоже крепкие, а он чуть что — сразу катар верхних дыхательных путей. Срамота, болезнь грудных детей.
У Василия даже слезы навернулись, так ему стало обидно, жалко себя.
Василий осторожно повернулся. За стеной бубнили два голоса. Низкий, густой — бородатого, и звонкий, почти девичий — Виктора. Бас протестовал, а тенор уговаривал. Василий прислушался.
— Мог поехать на неделю.
— Нет, не мог.
— Ну на три дня?
— За три дня не успеть. Да у меня и трех нет.
— С этой каторжной работой их никогда не будет.
— Знаешь, институт принял решение, — загудел бас, — создать прямо здесь проектную группу. Уже помещение нам в Ивделе подыскивают. Двадцать проектировщиков сажают. Шесть выезжают из Ленинграда… Знаешь, сколько Уралу нужно газа? Здесь одним бухарским не обойдешься. А тут его на Севере геологи подсекли… Только добраться до него надо. И газ на Урал должен прийти через два года. Это, брат, сроки, каких…
Молчание. И опять низкий бас Лозневого. Теперь он сердито выговаривает, а тенор оправдывается:
— Иди в группу. За зиму аспирантуру подтянешь. Надо же тебе ее кончать.
— Нет, не могу. Хорошо бы посидеть зиму за столом, в тепле. Но…
«О чем они спорят? — думал Василий. — И почему никто не может уступить? Кто они? Почему у Лозневого такая борода? Из-за нее нельзя определить, сколько ему лет. Может, пятьдесят, а может, сорок? Говорят то громко, то переходят на шепот. Старый и молодой, начальник и подчиненный. Вначале спорили, а сейчас шепчутся что-то про Ленинград. Почему про Ленинград? Здесь, за Уральским хребтом, под Полярным кругом, у черта на куличках… Вздыхают по Невскому, Летнему саду, называют женские имена. Чудные люди!»
Голоса за дверью стали глуше.
Вася уснул.
6
— Ты посмотри, какое здесь солнце! — кричит Мишка Грач. — Как стеклышко блестит. И глаза не режет.
— Цыганское, — мрачно замечает Стасик Новоселов, — светит, а не греет. Я думал, его вообще здесь нет. Богом и людьми забытый край.
— Ошибаешься, — весело возражает Виктор. Он подставляет загорелое лицо лучам, блаженно щурится, вытягивает и без того длинную шею, словно принюхивается к чему-то. — Ошибаешься, люди не забыли. У них к этому краю свой счет. Гляди, сколько понаворочали тут…
Грач, не скрывая любопытства, следит за взглядом Виктора. Тот восторженно обводит глазами лагерь отряда газовиков. Неподдельная радость и восторг Виктора удивляют Грача. Так родители смотрят на своих детей. «Гляди, еще один перезрелый романтик нашелся», — чуть не сорвалось у него с языка. Но он удержался, хотя не понимал, чему тот удивляется. Обычные голубые вагончики с надписями «Главгаз СССР». В них живут строители. А рядом выстроились трубоукладчики, изоляционные машины, могучие тракторные тягачи… Дальше темные плети труб почти метрового диаметра, штабеля теса, железобетонных и чугунных грузов.
Все это в трехстах метрах от намечаемого перехода через реку. «Единственное, что здесь хорошо, — подумал он, — и работа, и жилье рядом». И тут же, повернувшись к Виктору, заметил:
— Да, что ни говори, а край не приспособлен для жизни. Протянут люди этот газопровод и уйдут отсюда…
— Одни уйдут, другие придут, — смеется Виктор. У него хорошее настроение. Сегодня в Ивдель приезжает из Ленинграда группа проектировщиков, и он сияет, как начищенный грош. — Ты посмотри, сколько здесь леса! — наступает он на хмурого Грача. — А потом, еще никто не знает, что под этим лесом покоится. Здесь батюшка Урал встречается с матушкой Сибирью.
— Надо о людях заботиться, чтобы они по-человечески жили, — зло прервал Виктора Грач. — А ты только восторги изливаешь. Ах тайга, ах Сибирь, ах Север! Наконец, поймете ли вы, романтики несчастные, что здесь люди не только работают, но и живут. Если человек проработает на Севере даже год или два, то и это немалый кусок его жизни, а люди находятся здесь и по три — пять, а то и по десять лет… А вы уперлись в своем институте и талдычите: строить дома в тундре в три раза дороже, чем в Ленинграде, и знать ничего не хотите.
— А по-твоему, дворцы здесь надо строить?
— Не знаю. Только людям надо нормальную жизнь обеспечивать. — Грач метнул недобрый взгляд в сторону Виктора и с вызовом добавил: — А может, и дворцы. На Севере люди своей работой их заслужили. Города здесь надо строить, города…
— На этих болотах, средь комарья? — вспылил Виктор. — Мало того что мы загибаемся, а ты еще хочешь привезти сюда детей, женщин, стариков.
— Ты в вагончиках живешь, а они в настоящем городе, с
