— Ты будешь мне помогать, а я больше никогда не посажу тебя в крепость. В колодец.

Колодец! Да! Никогда больше в колодец!

— Спасибо, — снова чуть не заплакал эльф, уцепившись за знакомое слово и частично вернувшись в реальность. — Я всё сделаю! Всё! Только не в колодец!

Примечание к части Песни:

"Феникс" Ясвены

"Свет дневной иссяк" Сергея Маврина

"Голос неба" из рок-оперы "Ангел мести"

Человек умрёт, но не его идеи

— Я назову его Айкалотэ и буду защищать Дортонион вместе с тобой, папа, — выставив напоказ копьё, сказал Арагарон, с вызовом ожидая реакции родителя.

Все собравшиеся в зале заулыбались, а Эльдалотэ сделала вид, будто совсем не имеет к подобному именованию отношения.

— «Аэглос» — запишут Синдар, — пояснила леди-летописец, — цветок, защищённый шипами. Это оружие обязательно войдёт в историю.

Ангарато тяжело вздохнул.

— Да, — согласился он, косясь на ухмылявшегося брата, — меня не надо оберегать, сам справлюсь.

— Великий герой Арагарон Дортонионский войдёт в легенды бесстрашным воином, сражавшим рабов Моргота одним своим пламенным взором, — провозгласила Эльдалотэ, словно репетируя публичное выступление. — Орки в ужасе бежали от него, а некоторые падали замертво, сражённые белым огнём мести, вспыхивавшем в сердце героя во время боя.

— Белым огнём, из которого рождены звёзды, — мечтательно произнёс Финдарато. — Арагарон — воплощение света творений любимой нами Элентари. Подтверди мои слова, Эдрахиль.

Слуга покорно и восхищённо подтвердил.

Все прекрасно понимали, почему леди так себя ведёт: после побега Вирессэ Арагарон начал угасать, и для матери это стало катастрофой. Эльдалотэ не могла бесконечно мстить непосредственно обидчику, поэтому делала для сына всё, что получалось, порой поступая странно и не слишком красиво. Например, как сейчас. Однако кто станет спорить с несчастной матерью, в руках которой летопись целого мира или хотя бы одного королевства?

— Слава Арагарону, сияющему светом звёзд! — провозгласил Халиндвэ, по взгляду которого было видно, что лорд хочет поговорить о более насущных проблемах. — Я хочу поинтересоваться: вы тоже заметили, что у смертных рождаются дефективные дети, если мать и отец — родственники? Ауриэль, беседуя и обучая женщин, обратила внимание на такую закономерность.

— Что за новая беда? — устало хлопнул себя по лбу Айканаро, оторвавшись от созерцания копья, названного в свою честь.

— Беда заключается в том, — встал из-за стола Финдарато и начал расхаживать по залу, будто под медленную плавную музыку, — что раньше люди не так ревностно относились к качеству жизни и своего потомства, но теперь, глядя на нас, начали оценивать себя иначе. Но они не понимают главного: Фирьяр никогда не станут Народом Звёзд, могут лишь пытаться приблизиться к нам, только способны ли? Да, близкородственная связь для Младших опасна рождением больных детей, но почему им вообще приходит в голову брать в жёны дочерей или сестёр?! Жену ведь любят совсем не так, как мать! Это совсем иные отношения! К сестре, с которой вместе растёшь, никогда не возникнет влечения! Вот скажите мне, мудрые Эльдар, можно ли вложить такое понимание в головы существ, для которых нет разницы, в чьё лоно проникать?

— Бывает так, что с сестрой не был знаком до взрослого возраста, — пожала плечами Эльдалотэ.

— Это исключение, прекрасная леди, — улыбнулся король, однако глаза горели злобой. — Чтобы разобраться в подобных вопросах, нужно понять, что именно не так с человеческой моралью!

— Её нет? — предположил Айканаро, многозначительно посмотрев на кузена. — Пора напомнить о стихах, которые мне присылали?

Ангарато сдержанно рассмеялся, Эльдалотэ смутилась.

— Я рассказал Беору сказку, — проигнорировал Финдарато, — вы ведь знаете, что в его семье есть дети обоих полов? Мне мерзко думать, что его жена может начать с сыновьями… Неважно, вы поняли, а я продолжать не хочу. Я рассказал сказку о том, что его род избран Творцом, что Беор из рода кого-то особенного — у них в племени была легенда про это — как крупный самородный алмаз, которому суждено рассыпаться мириадами крошечных бриллиантов-звёзд, украсив будущую Арду. Но Моргот проклял даже его… хм… семя, поэтому если однажды рассеянные алмазы рода Беора воссоединятся, родится крупный самоцвет, прекрасный и необычный, он будет сиять новым светочем над миром, однако тень проклятья усилится в нём многократно, и прекрасный самоцвет уничтожит всё, к чему прикоснётся даже нечаянно. Всё, что он полюбит, рассыпется прахом, и даже нетленное истает весенним снегом.

— Уверен, — с трудом сдержал смех Айканаро, — твой друг Беор ничего не понял.

— Я объяснил, — укоризненно покосился на лорда король. — Доступно. К тому же мой дорогой оруженосец Эдрахиль подтвердит, что я очень понятно выражаю мысли, даже для дикарей, да, Эдрахиль?

Арагарон напрягся, устав от бессмысленного и совершенно не смешного фарса.

— Ты понимаешь, в чём заключается проблема, владыка? — Айканаро как бы шутливо толкнул в плечо племянника, намекая, что не стоит выражать недовольство, по крайней мере сейчас и прямо здесь.

— Понимаю, — кивнул Финдарато, продолжая ходить по залу, — я не смогу каждому смертному красиво наврать. Но рассчитываю, что за меня это сделают другие. Увы, бессмысленно надеяться на озарение, которое постигнет разом всех Младших, одарив их пониманием, что жена — это жена, подруга — подруга, сестра — сестра, дочь — дочь, а не все эти женщины — жёны.

— Какой кошмар, — схватилась за голову Эльдалотэ. — Простите, лорды и леди.

Спешно встав из-за стола, супруга Ангарато стрелой вылетела за дверь, даже не попытавшись открыть её осторожно или подождать, когда это сделают слуги.

— Зря прекрасная леди ушла, — остановился, наконец, Инголдо, — я как раз хотел начать обсуждать более приятные темы.

— Приятные? — зная суть вопроса, переспросил Айканаро.

— Пожалуй, да, — кивнул король. — В такие моменты, войны мне кажутся менее отвратительными, чем мир, в котором есть место подобным существам. Ох, я неверно выразился! Не существам, но подобному их поведению. Но мы ведь это исправим, да, мои мудрые сородичи?

— Да, — привычно согласился Эдрахиль, остальные же деликатно промолчали.

***

Нолофинвэ сидел на троне совершенно неподвижно, постепенно бледнея. Никто из советников не спешил нарушать молчание, ожидая разрешения говорить, однако единственными звуками, которым