они выбирают первыми.

Нормандец хотел упомянуть Зулейка, но, видя, что солдату надоел разговор, не осмелился проявить осведомленность, чтобы не вызвать подозрений. Поэтому он вынужден был прекратить расспросы. Он выпил кофе, заплатил за себя и за солдата и ушел.

Он был не очень доволен результатом беседы. Если прекрасную графиню заметили, то можно было опасаться, что бедная девушка попадет в руки бея или жестокого Кулькелуби, а вырвать ее и у одного и у другого будет непросто.

— Не буду говорить барону об этой опасности, — пробормотал он, приближаясь к фонтану. — Это будет слишком сильный удар даже для такого отважного человека.

Капитан «Сирены», охваченный глубокой печалью, стоял, опершись на мраморную чашу в форме большой раковины. Его рассеянный взгляд блуждал по массивным стенам тюрьмы, как будто он надеялся, что на террасе, заполненной рабами-христианами, появится его невеста.

— Ну и что вы узнали? — нетерпеливо спросил он у Нормандца.

— Не очень много, господин барон. Графиня ди Сантафьора находится там, внутри, вместе с другими женщинами, похищенными на острове Святого Петра. Вот и все. Солдат не смог сказать мне ничего больше.

— А Зулейк?

— О нем ничего не известно, но если графиня там, это значит, что мавр не смог скрыть ее от надсмотрщиков бея и от главнокомандующего флотом.

— По-моему, ей лучше быть в тюрьме, чем в его дворце.

Нормандец покачал головой, но ничего не сказал. Он бы предпочел, чтобы ее увез мавр, тогда она не попала бы в жестокие руки Кулькелуби или в недоступный гарем бея.

Они медленно вернулись в восточный порт, задумчивые и немного павшие духом. Они не обменялись ни словом, возвращаясь на фелуку, и принялись ждать вечера, чтобы отправиться к главе танцующих дервишей.

Глава XIV

Расследование мираба

Была уже поздняя ночь, когда они сошли на берег с «Сулеймана». Причалы к тому времени совершенно опустели.

Нормандец, который знал город как свои пять пальцев и не любил два раза проходить по одной и той же улице, повел своих товарищей через восточный порт вверх по пустынным улицам вдоль городских стен, где в то время стояли полуразвалившиеся и пустые дома.

Путь этот был, несомненно, длиннее, но и безопаснее уже знакомой им дороги, потому что им легче было бы заметить, не следят ли за ними. Они все еще опасались, что негры, которые помогли им накануне избавиться от бедуинов, представляли собой серьезную опасность, поскольку могли втянуть их в никому не нужную авантюру.

Часам к одиннадцати, так и не встретив никого по дороге, Нормандец и его спутники дошли наконец до дома ренегата. Они хотели посмотреть, вернулся ли он домой.

Идти к мирабу было еще рано, поэтому они обошли вокруг дома, чтобы отыскать канат, по которому утром спустились на улицу.

— Здесь ничего нет, — сказал Нормандец, шедший впереди. — Может быть, ренегат вернулся и втащил его наверх, чтобы никто не мог им воспользоваться?

— Подайте знак, — сказал барон.

— Там кто-то есть, во дворе, — заметил Железная Башка. — Я вижу свет за занавеской. Если это не ренегат, то, наверное, сам дьявол пришел искать новые жертвы. Господин барон, не поддавайтесь искушению. Этот дом наверняка заколдован.

— Мне надоели твои страхи, — сказал юноша. — Попробуйте подать сигнал, мастро Микеле. Если никто не ответит, мы все равно найдем, как туда войти.

— Кто-то там точно есть, — ответил Нормандец. — Во дворе горит факел или лампа.

Он поднес к губам два пальца и издал сложный заливистый свист, а затем залаял так натурально, что Железная Башка обернулся посмотреть, откуда взялась собака, которая собирается наброситься на него и покусать за толстые ляжки.

Не прошло и полминуты, как дверь отворилась и появился ренегат, покачиваясь на неверных ногах и едва удерживая лампу.

— Глаза не обманывают меня, — сказал он хрипло. — Это вы, Микеле?

— Мы, видно, слишком много выпили сегодня вечером, — ответил фрегатар, смеясь. — Так вы быстро опустошите свой погреб.

— Все равно никто сюда не приходит. Никто не верит в мое обращение. А потом я должен немного восстановить силы после пережитого страха. Вы ведь знаете, что меня похитили?

— Мы это подозревали.

— Входите.

Он закрыл дверь и, вернувшись во двор, рухнул на кучу старых ковров, служивших ему постелью.

— Расскажите, что с вами приключилось, — сказал барон. — Мы думали, что больше не увидим вас.

— Я уже думал выгодно перепродать ваш погреб, — добавил Нормандец. — Кто вас похитил?

— Два негра гигантского роста, которые спустились во двор не по лестнице, а по колоннам. Два дьявола, такие сильные, что я не смог даже сопротивляться.

— Два негра! — воскликнули в один голос барон и фрегатар.

— Это, наверное, ближайшие родственники дьявола, — сказал Железная Башка, испуганно озираясь.

— На них были шелковые одежды с красными цветами и бархатные желтые пояса, шитые серебром? — спросил Нормандец.

— Да, да!

Барон и фрегатар удивленно переглянулись.

— Это те самые негры, которые помогли нам избавиться от бедуинов, — сказал молодой человек.

— Должно быть, они пошли за нами, — добавил Нормандец. — Но зачем они похитили этого человека?

— Это я вам сейчас объясню, — сказал ренегат. — Кажется, здесь кое-кто очень интересуется господином бароном.

— Женщина, пославшая записку?

— Этого я не знаю. Два негра набросились на меня и спустили с террасы, потом затащили меня в рощу, где их ждал паланкин. Они бросили меня туда, связав руки и ноги. Они сказали, что убьют меня, если я попытаюсь бежать, а потом бегом куда-то понесли.

— Куда?

— Не знаю, они мне и глаза завязали. Когда меня развязали, я увидел, что нахожусь в прекрасном зале, украшенном венецианскими зеркалами, со стенами, обитыми красным шелком, расшитым золотом.

— И кто вас там ждал?

— Я видел только негров, но мне показалось, что за занавесом кто-то был, возможно женщина, поскольку я слышал шуршание шелка и ощущал аромат амбры.

— И что эти суданцы с вами сделали?

— Они подвергли меня длительному допросу, клянясь, что зарежут меня, как бычка, если я не буду отвечать, — сказал ренегат, все еще дрожа от воспоминаний.

— Что они хотели узнать?

— Кто вы, алжирец или иностранец, и где живете.

— И вы ответили?..

— Что я вас никогда прежде, до вчерашнего вечера, не видел, что предложил вам свое гостеприимство, потому что вы об этом попросили. Я не настолько труслив, чтобы предать христианина, хоть я и отрекся ради спасения жизни от веры отцов, по крайней мере на словах, но не на деле.

— А потом? — спросил барон с тревогой.

— Когда они убедились, что я ничего о вас не знаю, они заперли меня в темной комнате, а потом снова доставили