Предлагая свой план мира для Афин, Филипп делал в политике дальновидный шаг. Он оставлял Афинам свободу и независимость во всех делах, касающихся внутренних дел своих граждан. Не навязывал афинянам македонский гарнизон при условии, если все граждане клятвенно пообещают не нарушать условия мирного договора. Более того, ни одно воинское подразделение македонской армии не будет находиться на афинской земле. В афинской гавани не будут стоять боевые корабли македонского флота. Филипп отдаёт Афинам город Ороп, захваченный когда-то Фивами. Оставляет афинянам основные клерухии – колонии на Лемносе, Имбросе, Скиросе и Самосе, но при этом забирает Херсонес Фракийский, центр морской торговли на проливе Геллеспонт*. Это был удар по продовольственной безопасности Афин, поскольку в привозном хлебе афиняне нуждались постоянно. Потеря Херсонеса оказалась самой болезненной, ставившей Афины в полную зависимость от воли Филиппа. На виду было то, что Афины сохранили флот и независимость и в то же время Афины не имели права организовывать военные союзы, становились членами панэллинского союза вместе с Македонией и во главе с Филиппом.

Но привилегии, данные Афинам от царя Филиппа, оказались большими, чем ожидали сами афиняне до заключения мирного договора с Македонией. Граждане Афин испытывали счастье оттого, что на их земле наступил мир и они, по большому счёту, мало что потеряли. Обрели вновь жизнь вместо разорения и смерти.

* * *

Радостное чувство исполненного долга уже не покидало Александра. На днях македоняне отбывают в Пеллу. Наследник не подвёл отца! На прощание он с Гефестионом посетил Акрополь, где их сопровождал словоохотливый жрец с голым черепом и пушком волос на висках, в одеянии белого цвета. Он непроизвольно морщил лоб, когда рассказывал о событиях, происходивших в этом священном для афинян месте в глубокой древности, словно припоминая их, и пучил от напряжения глаза с покрасневшими белками. Александр спросил у него имя и услышал:

– У меня есть имя, но при жизни моей никто не имеет права называть его вслух. Это имя новое, а старое, какое я имел до посвящения, утеряно. Я его не вспомню, даже если бы захотел. У жрецов старые имена вырезают на бронзовых плитках и предают морским глубинам, чтобы никто и никогда не смог узнать. Ведь в глубинах человеческих взор бессилен что-либо увидеть.

С плоской вершины известняковой скалы Афины выглядели большим человеческим муравейником. Жрец сообщил, что в случае вражеских набегов с древних времен это природное убежище укрывало окрестных жителей. Сюда с трудом добирались по крутым ступеням, вырубленным в скалах, или по веревочным лестницам. При царе Тесее, победителе Минотавра, Акрополь обзавелся массивными стенами циклопической кладки. Сто пятьдесят лет назад персы осадили Акрополь, долго взять не могли, хотя его защищали только старики; остальные жители покинули Афины до прихода жестокого врага. Изменник выдал персам один возможный путь наверх: им удалось взойти на вершину по считавшемуся неприступным северному склону. Из крепости на Акрополе персы вывезли все ценное оружие, ограбили и сожгли храмы, превратив святыни греков в груду развалин. При поджоге строительных лесов, устроенных вокруг почти готового Парфенона, храма Афины, обрушились его каменные конструкции – колонны, балки, кровля. В последующие годы на Акрополе велись восстановительные работы под управлением известного эллинскому миру зодчего Фидия, создателя колоссальной фигуры Зевса в Олимпии, очередного Чуда Света.

Осмотр монументальных храмов Акрополя, религиозные и общественно значимые сооружения Афин, в том числе главная агора, оставили у Александра возвышенные впечатления. Только сейчас он понял, почему Греция так неравнодушна к судьбе своего древнего города с великой историей. Он понял и своего отца, который не пожелал осады, взятия и разграбления Афин.

Вечером на подходе к Булевтериону его перехватил Антипатр; на его лице играла загадочная улыбка.

– Александр, сегодня ничему не удивляйся. Тебя ожидает подарок твоего отца.

Советник открыл дверь помещения, где жил царевич, и слегка подтолкнул его вовнутрь. На своей постели Александр увидел… молодую женщину.

Искушение

В последние дни Александра не покидало ожидание событий подобного рода. Несмотря на возраст – а ему уже пошёл девятнадцатый год, он до сих пор не имел плотской связи с женщинами, и это обстоятельство сильно беспокоило родителей, особенно мать. Она опасалась, что сын не станет мужчиной в прямом смысле. Олимпиада несколько раз подсылала к нему на ночь молоденьких служанок, но они тотчас прибегали обратно, все в слезах, говорили, что он выгнал их. Олимпиада обратилась к Аристотелю, надеясь, что наставник сумеет доходчиво внушить ему эротические влечения мужчины к женщине, что они не только полезны, но и необходимы для активной жизни молодого человека. Философ с охотой отозвался на призыв любящей матери, отослав в Пеллу письмо:

«Аристотель – Александру: Хайре! Ты шагнул в возраст эфеба, когда помимо священной необходимости служить Отечеству существует обязанность создавать семью, иметь детей, будущих воинов и матерей. А в твоём положении наследника престола такое обстоятельство немаловажно. Тебе пора познать некое влечение, овладевающее мужчиной при общении с женщиной, позволяющее, полюбив её, сблизиться с ней, после чего следует некое врождённое действие, обоим доставляющее не только наслаждение, но и благо. Если боги не могут обходиться без чувственных наслаждений, то люди обязаны брать с них пример…»

Для убедительности Аристотель привёл в пример Геракла, напомнив, что он не всю свою жизнь носил стрелы, палицу и львиную шкуру. Он находил время и для наслаждений, среди которых немало случалось и любовных подвигов: например, за одну ночь он разделил ложе с пятьюдесятью девственницами, дочерьми царя Феспия. И все они были ему благодарны, радуясь, что понесли от него, каждая своё дитя…

«…А я добавлю, – продолжал философ, – что и суд Париса был не чем иным, как выбором между наслаждением и добродетелью: выбор пал на Афродиту, то есть на наслаждение».

Письмо наставника заставило Александра улыбнуться. То, на чём настаивал Аристотель, Александр давно узнал от товарищей, вкусивших сладость любовных утех. Узнал, но при этом у него самого не возникло желания немедленно устремиться к познанию женского тела и души. Более того, принадлежать женщине, воспринимать Эрос как безусловную зависимость от чувств и желаний другого человека, необходимость любить этого человека – все это останавливало юношу, настораживало и пугало. Нет, ради эфемерного удовольствия не мог он терять мужскую силу и волю, пусть на миг! Достаточно, что он любит одну женщину – свою мать.

И всё-таки о «приятном» у Александра сложилось своё представление из пояснений наставника на уроках:

…Для человека приятны ощущения исполнения им долгожданной мести – «гневаясь, люди безмерно печалятся, не имея сил отомстить…