чем сделать. Железные прутья в передней части камеры были сильными и твердыми, а стены казались несокрушимыми. Он даже пошарил в темноте в самом дальнем конце камеры, вслепую шаря руками по камню, но не смог найти даже крохотной трещинки.

— Похоже, мне придется пробиваться с боем, — пробормотал он, возвращаясь к железным прутьям, зная, что в своем нынешнем состоянии он, вероятно, с трудом одолел бы Блоху в борьбе на руках. Блоха. Мысли о девочке вызвали новое беспокойство, усиленное чувством вины. Он снова спросил себя, выбралась ли она из катакомб или заблудилась, ее факел в конце концов погас, и она осталась одна в темноте с костями и крысами... Нет, она выбралась. Девочка слишком умна для своего же блага. Она вернулась к Писцу и рассказала ей все. Не то чтобы это ему поможет. Блоха ничего не знала о его судьбе, и Писец наверняка решит, что он мертв. Возможно, она вычеркнет его имя из бухгалтерской книге, посчитав инвестицией, которая не окупилась. Он заскрипел зубами от разочарования. Прямо сейчас он должен был быть со Писцом, Джуро и Блохой в той чайной, обдумывая, как остановить Маркетту.

Лукан вспомнил, чему стал свидетелем в катакомбах, и покачал головой от абсурдности всего этого. Он хотел только доказать невиновность Зандрусы и заполучить в свои руки шкатулку отца — и то, что было внутри. Вместо этого он оказался втянутым в заговор, включавший Безликих, который мог ввергнуть два города в войну. И все же, как ни странно, две нити были связаны вместе, и была единственная игла, которая могла их распутать. Маркетта — ключ к разгадке, подумал он. Раскрытие заговора торгового принца предотвратило бы войну и спасло бы тысячи жизней — включая жизнь Зандрусы.

— Победить злодея, спасти город, освободить принцессу, — произнес он вслух, и его горький смех эхом отразился от стен. — Легко.

Сначала нужно было решить проблему его собственного заключения. И то, что у него не было ни доказательств заговора Маркетты, ни даже идеи о том, как его остановить. Не говоря уже о том, что выступить против Маркетты — означало сразиться с Безликими. Сама мысль об этом заставила его сердце биться чаще. Но все же это лучше, чем столкнуться с альтернативой. Он взглянул на картину на стене. «Без обид» — пробормотал он.

Монстр смотрел на него в ответ, кровь в свете факелов казалась почти черной.

 

Вскоре Лукан потерял счет времени, или, возможно, оно потеряло его из виду. Дважды охранник приносил ему корку хлеба и чашку воды — утреннюю и вечернюю еду, как он предположил, — так что, наверно, я провел в камере целый день, а возможно, и больше. В этом вечном мраке ему казалось, что он потерялся в этом мире, оторвался от его поворотов. Он думал обо всей жизни, происходящей где-то над ним, о повседневных поступках, о радости, ярости и отчаянии, связанных с ними. О простых вещах, которые он воспринимал как должное — например, о вкусе персикового сока на языке. Возможно, именно так чувствуют себя мертвые, окутанные тьмой, отрезанные от мира и все же обреченные помнить о нем. Такова ли была судьба Джорджио? Сумеречное существование, когда все его мысли возвращаются к нашей дуэли и тому моменту, когда мой клинок пронзил его горло? Священники Леди утверждали, что достойные души — те, кто жил без греха и порока, — присоединятся к Ней в некой блаженной загробной жизни, но Джорджио Кастори был далеко не достойным. Не то чтобы Лукан верил священникам. Люди говорили бы о любом старом дерьме, если это приносило финансовое вознаграждение, а слуги Леди в совершенстве овладели искусством лишать людей их денег. И теперь сам понтифик замешан в заговорах с целью убийства. Но почему? Что он может выиграть от войны? Или Главный инквизитор, если уж на то пошло? Разделяют ли они ненависть Маркетты к зар-гхосцам и его желание положить конец десятилетиям мира, или ими движет что-то еще? На задворках его сознания таилось сомнение, грызущее подозрение, что он что-то упускает — какую-то неуловимую деталь, которая могла бы представить заговор в новом свете.

Он все еще искал ее, когда сон, наконец, овладел им.

 

Лукан резко проснулся, глаза затуманились, руки и ноги болели. Голова кружилась, но затем он пришел в себя. Камера, монстр на стене, мерцающий факел за решеткой. Все то же самое, что и раньше. Так что же меня разбудило?

Словно в ответ послышались шаги по камню.

Они идут за мной. Он неуверенно поднялся, страх придал ему сил, он схватил глиняный осколок и отступил в самый темный угол камеры. В своем нынешнем состоянии он был не способен оказать серьезное сопротивление, но единственным другим вариантом было смиренно идти навстречу своей гибели — вообще не вариант. Смерть или слава. Или, что более вероятно, небольшая потасовка, а затем смерть. Если бы я мог просто обезоружить одного из них, использовать его клинок против себя... Истечь кровью на полу камеры было едва ли привлекательным предложением, но все же предпочтительнее альтернатив. Он собрался с духом, когда голоса заглушили шаги.

Он ожидал, что за решеткой появится Сципион в сопровождении отряда стражников, но мертвенно-бледного человека нигде не было видно. Вместо этого двое стражников держали между собой пленника — голова опущена, тело обмякло — в то время как третий возился с замком камеры Лукана. Еще двое стояли рядом, настороженно глядя на пленника. Пять охранников на одного заключенного. Кто-то решил не рисковать. Дверь в его камеру со скрежетом открылась, и охранники втолкнули заключенного внутрь. Лукан напрягся, ожидая, что они заберут его, но вместо этого они поспешно ретировались, не сводя глаз с фигуры, лежащей на полу. Как будто они чего-то боялись. Насколько он мог судить, бояться было нечего: женщина даже не попыталась встать; на самом деле она вообще не пошевелилась. Тем не менее, как только ключ снова повернулся в замке, охранники расслабились, обменялись ухмылками и зло посмотрели на заключенную.

— Наслаждайся своим новым жильем, Леди Полночь, — усмехнулся один из них.

Леди Полночь, подумал Лукан. Героиня Блохи. Воровка, которая может проходить сквозь стены. Женщина, похоже, не собиралась делать ничего подобного прямо сейчас, когда медленно поднялась на ноги. Тем не менее, одного этого движения было достаточно, чтобы ближайший охранник отступил от решетки. Словно смущенный собственной нервозностью, мужчина выдавил из себя улыбку.

— Похоже, тебе предстоит Долгий заплыв, — поддразнил он, в то время как его товарищи согласно пробормотали. — Ты скоро увидишь монстра, и...

— Хватит, — рявкнул наконец появившийся