– Джаз, – отвечает Чарли, отводя взгляд. – Мы следили за тобой, вот и всё. Просто хотели знать, чем ты занимаешься.

– Нет, не «вот и всё». – Я вспоминаю шарканье ботинок по горке сыпучих камней в темном ущелье Пасти Дьявола. – Он пытался напугать меня, Чарли. – И мой гнев накатывает с новой силой, потому что я знаю, что права.

– Мэгги, все были напуганы. И сейчас напуганы. – Маклауд протягивает ко мне руки, но потом спохватывается. – И что бы я ни говорил тебе с тех пор, как ты вернулась, я тоже напуган.

Я стараюсь не смотреть на него, потому что не хочу испытывать к нему сочувствие. Не хочу вспоминать, как стояла в торфяной канаве, когда он сжимал мои пальцы и бормотал: «Спасибо, что ты здесь».

– Алек оставлял мертвых птиц? – спрашиваю я. – А пожар? Это тоже он?.. Господи, Чарли, он мог убить меня!

Когда Чарли вообще ничего не отвечает, мой гнев становится сильнее. Ярче.

– Он был в моем доме. Он запугивал меня, пока я спала. Как…

– Боже… – Чарли опускает голову на руки и долгие секунды смотрит в пол. – Какой поганый, долбаный хаос…

И именно это окончательно выбивает меня из колеи – мой бессмысленный допрос, который больше похож на истерику. Вид Чарли, обхватившего голову руками; дрожь его пальцев, вцепившихся в волосы. Потому что, насколько я понимаю, он надеялся, что я не задам именно этот вопрос. В моей груди снова просыпается беспокойство, от которого по позвоночнику пробегает нервная дрожь.

– Это был не Алек. – Я смотрю на макушку склоненной головы Чарли. – Правда?

Я думаю о том, как тонула. Смотрела вниз, в вязкую черноту, и не ощущала ничего, кроме пузырьков последнего вздоха. Вспоминаю слова Чарли: «Это Мэри рассказала мне о вандр-варти. Она беспокоилась за него. У него в Абердине было что-то вроде срыва».

Это то самое «что-то», которое я нашла в море. То самое «что-то», заставившее меня вспомнить улыбку Кенни. «Надвигается шторм». То самое «что-то», которое я заметила в поведении Коры, – перемена, чуждая и резкая, которой я не могла дать название. Это был ее голос. Ее акцент. Уже не английский, а шотландский.

Абердинский.

– О боже, – говорю я. – Кора – это Мэри. Кора – это Мэри.

Плечи Чарли поникают.

– Она не возвращалась в Абердин. Когда Стюарты купили Блэкхауз, Юэн настоял, чтобы она переехала в пустующее крыло Биг-Хуза. За несколько лет они с Юэном сблизились. – Он с усилием пожимает плечами. – И в конце концов поженились.

Я сглатываю.

– Это она шныряла вокруг «черного дома», заходила в Блэкхауз бог знает сколько раз? Она устроила чертов пожар… ты знал? Ты знал, что она…

– Нет. Нет, конечно, нет. Все мы знали, что ей становится хуже, даже до твоего возвращения. Но после… Может, она сделала это, потому что в «черном доме» снова кто-то жил и она могла видеть свет по ночам. А может… я не знаю… может, потому что это была ты – та маленькая девочка, которая когда-то сказала, что она Эндрю. – Чарли глубоко вздыхает.

Я вспоминаю, как Кора плевала в меня от ярости возле паба пару месяцев назад. Вспоминаю треск выстрелов по всему поместью Моррисона в тот день в Биг-Хузе и те дробовики в двух шкафах из вишневого дерева. Распростертые черные крылья, стержни перьев – словно ребра, лапы, скрюченные в когти, и холодное мягкое брюхо, испещренное дробью.

– Это она сделала вандр-варти, не так ли? Ты говорил, что это она рассказала тебе о них. Она оставляла их возле «черного дома». Внутри дома.

Талисманы для защиты от зла. Для защиты от меня. От меня, которая когда-то сказала, что я – Эндрю.

– Я узнал о том, что она делала, только после того дня на Большом пляже, когда ты показала мне вандр-варти, – объясняет Чарли. – Я рассказал Юэну, и тот поведал, что иногда она ускользает по ночам, и он находит ее у Блэкхауза или по дороге туда. Но он не знал про вандр-варти – пока я ему не рассказал.

– Кто-то забрал их, – говорю я, и мое сердце снова учащенно колотится от какого-то более сложного чувства, чем гнев. – Кто-то знал, куда я их положила, и забрал их.

Чарли, по крайней мере, хватает благородства выглядеть одновременно и виноватым, и печальным.

– Я сказал Юэну, что ты хранишь их в рюкзаке в прихожей.

Я думаю о той фигуре, которая затаилась в темном дверном проеме ванной комнаты и смотрела на меня, стоящую в освещенной комнате, прежде чем бросить в меня мертвую ворону, окровавленную и мокрую от дождя. Кора. А потом вспоминаю щелчок выключателя за мгновение до того, как все погрузилось в черноту; того, другого человека в темноте, стоящего достаточно близко ко мне, чтобы я услышала его слишком громкий вздох, прежде чем он затаил дыхание. Юэн.

Чувство, более сложное, чем гнев, вспыхивает ярче, пытаясь распалить во мне негодование.

– Знал ли Уилл? Он знал, что…

– Нет. Нет, он не знал, Мэгги, – говорит Чарли, яростно мотая головой и сжав губы в плотную линию. – Он не знал, что делала Кора. Он не знал ничего из этого.

И тут, конечно, до меня доходит. Слишком поздно.

– Нет. О нет! – Потому что все, о чем я могу думать, это Уилл. Уилл. Я крепко сжимаю руку Чарли. – Нет!

Он смотрит на меня, хватает за руку.

– Мэгги… Роберт заставил нас пообещать присматривать за ними, – шепчет он. – Мы не могли сделать ничего, кроме этого.

Я отдергиваю руку и прижимаю ее к своему горячему лицу.

– Он знает? – Я тоже говорю шепотом. – Знает ли Уилл, что Кора – это Мэри? Что он… он – Кейлум?

Чарли качает головой, глаза у него красные.

– Когда Кора заболела и все это началось, мы поняли, что нам придется… Просто – я знаю, что не имею права просить, – но просто дай нам одну ночь, Мэгги. Позволь нам рассказать ему. Пожалуйста.

Когда Мико входит в дверь, я вздрагиваю.

– Прости, – говорит она. – Я… Уилл сказал, что тебе нужно это, Мэгги.

Она протягивает флакончик с таблетками. Это мой литий.

Меня внезапно захлестывает изнеможение. Сердце не просто ноет, оно болит.

– Я хочу, чтобы ты ушел, Чарли.

Маклауд встает, не возражая, и идет к открытой двери. Там он останавливается.

– Мы решили, – он обращается ко мне, но смотрит только вперед, на ночь за дверью. – Все мы. На пляже, после того как ты