Шрифт:
Закладка:
Одно несомненно: здесь не найдет себе места версия, распространявшаяся в думских кругах в ряду других объяснений, что назначение Протопопова явилось результатом хитроумной «махинации» Штюрмера содействовать разложению Думы (Капнист на заседании прогр. блока 3 октября).
* * *Не имеем ли мы права сделать заключение, что новая политическая карьера Протопопова базировалась не на стокгольмской беседе, а на той роли, которую ему пришлось играть в парламентской делегации? И «честолюбивые» замыслы Протопопова окончательно оформились в связи с поездкой за границу, но не в Стокгольме, а в Лондоне, Париже и Риме. Со слов Протопопова Штюрмер рассказывал в Чр. Сл. Ком., что, оставшись для содействия Барку в Лондоне, Протопопов имел откровенную беседу с лордом Греем, Протопопов жаловался, что англичане «дают плохой кредит». Грей ответил: «Что же делать, мы больше не можем». – «Неужели Россия лишилась кредита?» – «Россия и русский народ имеют безграничный кредит, кредита лишилось русское правительство». В честолюбивой, но и достаточно сумбурной голове русского дворянина-текстильщика, которого посол в Англии Бенкендорф назвал imbe′cile, укрепилась мысль о какой-то провиденциальной миссии, павшей на него304. В упоминавшемся октябрьском заседании на кв. Родзянко Протопопов в каком-то истерическом припадке (имея «вид пьяного») кричал: «Я чувствую, что я призван вытащить Россию из бед, спасти»305. Родзянко сравнивал Протопопова с «глухарем», который «ничего не видит, не слышит». Спасти Россию могли в представлении Протопопова промышленники, которые должны были «руководить всей жизнью страны». В изображении Родзянко это была ide′e fixe, касаясь которой Протопопов начинал говорить «несуразные вещи».
Отсюда родился проект организации «банковской» газеты – пресловутой «Русской Воли» (начало ее было положено на съезде металлургистов в апреле). Она должна была оказать влияние на последующих выборах в Гос. Думу, на изменение в самом составе народного представительства… Во время войны газета должна была поддерживать дело союзников, и, как засвидетельствовал проф. Перс, он по связи с этой позицией сводил Протопопова с Бьюкененом. «Русская Воля», перекрещенная тотчас же нововременцами в «Прусскую Волю» («каламбур» этот вызвал тогда протест на столбцах «Русских Ведомостей»), доставила много неприятностей своему злосчастному инициатору. «Весь ужас, корень моих бедствий я вижу в этой газете» – сказал Протопопов в Чр. Сл. Ком. – Для меня это казалось хорошим начинанием, а вышло Бог знает что. На меня начали лить помои без конца». Протопопов имел право сказать о «травле», которая поднялась против него. Его «заплевали». Конечно, он был виноват сам, но, может быть, больше всего некоторые черты его характера, странная непоследовательность и неуравновешенность, заставлявшие говорить о его невменяемости: в конце концов он был «душевнобольной», – подводил итог в своих показаниях Родзянко306. Если игнорировать эту сторону протопоповской психики, легко составить себе неверное представление о «природном актерстве» этого действительно рокового для России человека, обуреваемого своего рода «манией величия»307.
В показаниях Протопопов вспомнил слова, сказанные ему Дорошевичем: «Вас гонят в правый угол». – «Я сказал: “Идет, меня не загонят, я даю честное слово”. – «Вас гонят и загонят. Всегда так в России у нас делается»308. «Я тогда был ужасно самоуверенный и сказал: “Нет, не загонят”». При выполнении своей миссии Протопопов пошел не по тому пути, который намечало большинство думской общественности, сгруппировавшейся около прогрессивного блока. Вот плоскость, на которой произошел конфликт. «Стокгольмское свидание» здесь не играло никакой роли, поэтому на заседании 19 октября никто и не говорил о том, что послужило будто главной причиной привлечения Протопопова в состав правительственного кабинета, говорили об «освобождении» «предателя» Сухомлинова, о вхождении в министерство Штюрмера с «определенной репутацией предателя», о «слухах» об участии Распутина в назначении и т.д.309.
В нашу задачу не может входить детальная характеристика политической эволюции Протопопова, поскольку приходится выходить за пределы темы о подготовке сепаратного мира. При обострившемся конфликте власти и общества в силу логической неизбежности Протопопов должен был фактически оказаться на правом фронте общественности – эту неизбежность Шульгин, участник беседы 19 октября, охарактеризовал словами, обращенными к Протопопову: «Или вы мученик, если шли туда с целью, чтобы что-нибудь сделать при явной невозможности сделать что бы то ни было в этой среде310, или вы честолюбец, если вы просто увлеклись блестящим положением, не скрывая от себя, что сделать ничего не можете». Желая работать с Думой и встречая решительную оппозицию, он в конце концов пошел против Думы. Едва ли к этому толкали Протопопова эгоистические карьерные соображения. В бюрократическом кабинете он так или иначе оставался своеобразным представителем «общественности» – его миссия была примиряющая, и официальное телеграфное агентство поспешило сообщить за границу, что в думских кругах назначение Протопопова принято сочувственно и что после этого назначения Дума примирительно отнесется к Штюрмеру. Царь «мне буквально сказал: “Вы мой личный выбор”, – показывал Протопопов,– даже на указе… было написано: “Дай Бог в добрый час”». Назначение Протопопова, отмеченное Штюрмером устройством у себя молебна, было столь неожиданно, что растерявшаяся общественность частично на первых порах готова была действительно приветствовать такое назначение, видя в нем, с своей стороны, уступку в направлении к созданию «министерства доверия» – лозунга прогрессивного блока; покривил душою Маклаков, когда показывал впоследствии следователю Соколову, что назначение Протопопова вызвало «неудержимый смех» у людей, которые его знали311. Соответствующие отклики получились и за границей. (На собрании у Родзянко Протопопов отметил, что ему присланы приветствия Греем, Дешанелем и др.)
Иллюзии быстро исчезли – лозунги были даны. Негодование руководителей блока основывалось на том, что Протопопов вступил в штюрмеровский кабинет как «член определенных политических сочетаний», «на него падает отблеск политического значения… того большинства,
