Шрифт:
Закладка:
Дверь в свою палату я теперь не видел. Кто же туда пожаловал, если не дежурный? А вдруг это прежний ночной злодей, который пытался ко мне приставать? Может, войти и застать его врасплох? Шум и возня, безусловно, привлекут внимание персонала. Или сразу обратиться к медбрату, рассказать, что кто-то засел в моей палате, – пусть разберется?
Я выбрал второй вариант и уже хотел было шагнуть из-за пожарного щитка, как вдруг с противоположного конца коридора донесся плеск спускаемой воды.
Скрипнула и захлопнулась дверь. Я бочком, по стенке скользнул к ближайшей палате, повернул ручку и юркнул внутрь. Должно быть, я очутился в комнате для посещений. По ночам она пустовала. Откуда-то со стороны туалетов послышалось шлепанье тапок. Я узнал походку местного старичка, довольно адекватного – из тех, что способны поддержать беседу, причем не только о погоде и телепередачах. Из-за приоткрытой двери я наблюдал, как он, сгорбившись, шаркает мимо.
Старичка окликнули. Вскинув взгляд, он махнул кому-то в конце коридора – несомненно, дежурному медбрату. Я приоткрыл дверь чуточку шире, чтобы посмотреть, как пациент идет дальше. Когда он поравнялся с моей палатой, которая располагалась через одну от его собственной, оттуда в коридор вдруг хлынул свет.
– Мистер Кел? – раздался громкий мужской голос.
Старичок растерянно застыл на месте. Моргая, он уставился на того, кто к нему обратился, затем перевел взгляд на сестринскую. Я услышал, как скрипнули колесики стула. Медбрат что-то сказал, судя по интонации – задал вопрос.
Ослепительный луч ударил старику в лицо, и он прикрыл глаза ладонью. Дежурный что-то крикнул. Яркий свет погас, и незнакомый мужчина – статный, в темном костюме – рванул по коридору к лестнице. В одной руке он сжимал массивный фонарь. В другой я заметил что-то еще. Пробегая мимо моей двери, он сунул этот предмет в карман пиджака. Нечто темное, на вид тяжелое – я понял, что это пистолет.
Так вот.
– Вы меня выпишете? – спрашиваю я у доктора Вэлспиттер. – Могу я уйти? Пожалуйста!
– Возможно, – улыбается она. – Необходимо, чтобы еще один врач подтвердил мое заключение, но, полагаю, вас отпустят.
– Чудесно! Мы можем спросить этого врача поскорее? Получить его мнение прямо сейчас?
– Вы так торопитесь нас покинуть?
– Да, очень, – признаюсь я. – Хочу уйти сегодня.
Чуть заметно нахмурившись, она качает головой.
– Сегодня не получится. Может, завтра. Если коллега со мной согласится, мы заполним нужные бумаги, выдадим вам одежду, личные вещи, деньги и так далее. Вероятно, за день управимся, но обещать не могу. В любом случае, скоро вас выпишут. Поймите нас и проявите терпение.
Тянет возразить, однако я понимаю, что рискую перегнуть палку. Если им покажется, будто я слишком уж сильно рвусь на волю, они сочтут меня невротиком, психически неуравновешенным или припишут еще какой-нибудь диагноз.
– Что ж, завтра так завтра, – натянуто улыбаюсь я и добавляю «надеюсь», прежде чем суровая докторша напомнит, что ничего не обещала.
– Нет! – возмущаюсь я, увидев на дне стаканчика две бежевые таблетки.
Стаканчик – крошечный, бесцветный, из полупрозрачного пластика, размером на один глоток, будто для крепкого алкоголя, – кажется мне темной, глубокой и опасной шахтой. Я разглядываю его в отчаянии.
– Не хочу! – Я в курсе, что веду себя, как непослушный ребенок.
– Вы обязаны их принять, – настаивает пожилая медсестра; похоже, ее терпение на исходе. – Они вам не навредят, мистер Кел. Хорошо выспитесь, вот и все.
– Но я и так отлично высыпаюсь!
– Доктор настояла, чтобы вы их приняли, мистер Кел, – твердо говорит медсестра; аргумент, по ее мнению, железный. – Или мне позвать ее?
Звучит как угроза. Если я откажусь от лекарства при враче, мне могут припомнить этот бунт, когда будет решаться вопрос о выписке.
– Прошу вас, не заставляйте, – я закусываю нижнюю губу.
Возможно, мне удастся разжалобить медсестру. К тому же я притворяюсь лишь отчасти. Увы, мой спектакль ее не тронул. Она привыкла к строптивым пациентам. На сестричку помоложе могло и подействовать, но эта – тертый калач, такую не проведешь.
– Что ж, прекрасно. Пойду за доктором.
Она разворачивается, чтобы уйти, и мне остается лишь схватить ее за руку и крикнуть:
– Не надо! Я согласен!
Хорошо, что воспитание не позволяет ей самодовольно улыбнуться.
– Давайте сюда таблетки, – говорю я.
Первая линия обороны: я спрячу лекарство под языком и выплюну его, как только медсестра уйдет, однако она предупреждает, что потом внимательно осмотрит мой рот. Выбора нет – я глотаю таблетки.
Вторая линия обороны: я побегу в туалет, где извергну лекарство наружу. Увы, медсестра подозревает, что именно так я и поступлю. Разнося медикаменты по палатам, она дважды застает меня в коридоре и отправляет обратно в кровать, напоследок пригрозив, что вколет мне успокоительное, если еще раз заметит возле уборной. Она знает, что я уже наведывался туда по нужде минут десять назад.
Третья линия обороны: я вызову у себя рвоту прямо здесь, в палате, и выблюю лекарство в кувшин для воды или за окно.
Если придется, я не стану ждать выписки и сбегу. Конечно, моя дальнейшая жизнь из-за этого усложнится – в плане поисков квартиры, работы и так далее, – однако нет ничего невозможного. Мозги у меня на месте, выжить сумею…
Немного погодя я смутно ощущаю, как из моих рук забирают некий предмет – должно быть, кувшин, а меня аккуратно приподнимают, кладут в кровать, затем подтыкают одеяло и выключают свет. Я чувствую себя очень вяло и в какой-то мере рад этому. Так приятно забыться сном в теплом коконе… В то же время другая часть меня вопит от ужаса и ярости, велит сейчас же вставать и убираться подальше, что-то делать, хоть что-нибудь…
Этой ночью он вновь приходит ко мне. Лекарство еще действует, и происходящее видится будто сквозь многослойную пелену, сквозь бесчисленные мутные, едва проницаемые пласты, отчего по краям изображение расплывается.
Свет и звуки вокруг каким-то образом меняются. Очень тихо открывается и закрывается дверь. Сразу накатывает осознание, что я в палате не один. Угрозы пока не чувствую.
Я делаю смутное, беспочвенное и донельзя глупое заключение, будто этот человек не даст меня в обиду, защитит. И вдруг понимаю: с моей постелью что-то происходит. Меня по-прежнему греет туманное ощущение, что все хорошо, обо мне позаботятся. Должно быть, мой гость поправляет одеяло. Как мило с его стороны. Я будто ребенок: лежу в
