– В газетах есть их копии, почему же палата не имеет права увидеть их? Когда кровь невинных мужчин, обычных мальчиков была бездушно пролита…

– Уважаемая госпожа депутат не будет использовать «Час вопросов», чтобы произносить речи, – объявил спикер и ударил молотком.

Бегум Абида Хан внезапно взяла себя в руки и вновь обратилась к Л. Н. Агарвалу:

– Будет ли уважаемый министр любезен проинформировать палату, на каком основании он пришел к общей цифре – один?

– Отчет был представлен окружным магистратом, который присутствовал во время событий.

– Под «присутствовал» вы имеете в виду, что он приказал стрелять по этим несчастным людям, не так ли?

Л. Н. Агарвал помолчал, прежде чем ответить:

– Окружной магистрат – опытный офицер, который предпринимал все шаги, которые считал необходимыми. Как известно уважаемой госпоже депутату, вскоре будет проведено расследование под руководством старшего по рангу служащего, как и во всех случаях, когда отдается приказ стрелять, и я предлагаю ей подождать до тех пор, пока не будет опубликован отчет, прежде чем мы дадим волю домыслам.

– Домыслам?! – воскликнула бегум Абида Хан. – Домыслы? Вы называете это домыслами? Вам должно быть, уважаемый министр, – она подчеркнула слово «манания», означавшее также «достопочтенный», – достопочтенному министру должно быть стыдно. Своими глазами я видела тела двух мужчин, и я не строю домыслов. Если бы кровь его единоверцев текла по улицам, уважаемый министр не стал бы «ждать до тех пор, пока…». Мы знаем о явной и негласной поддержке, которую он оказывает этой грязной организации «Линга Ракшак Самити», созданной специально для того, чтобы разрушить святость нашей мечети…

От ее красноречия, пусть и неуместного, страсти в палате накалялись все сильнее. Л. Н. Агарвал вцепился правой рукой, напряженной, точно коготь, в свои седые кудри и, растеряв все свое спокойствие, сверлил ее взглядом при каждом пренебрежительном «достопочтенном». Хрупкий на вид спикер предпринял еще одну попытку остановить поток:

– Уважаемая госпожа депутат, видимо, нуждается в напоминании, что, согласно моему списку вопросов, у нее осталось еще три вопроса, помеченных звездочкой.

– Благодарю вас, господин спикер, – сказала бегум Абида Хан, – я вернусь к ним. Собственно, я немедленно задам следующий. Он очень близок по теме. Уважаемый министр внутренних дел, проинформируйте нас, было ли в Чоуке зачитано предупреждение разойтись, согласно статье сто сорок четвертой Уголовно-процессуального кодекса, прежде чем по людям открыли огонь? Если да, то когда? Если нет, то почему?

Л. Н. Агарвал злобно огрызнулся:

– Не было зачитано. И не могло быть. На это не было времени. Если люди начинают бунт по религиозным причинам и намереваются рушить храмы, то они должны принять последствия. Или мечети, к примеру…

Но теперь бегум Абида Хан почти кричала:

– Бунт? Бунт?! Как уважаемый пришел к выводу, что именно это было целью толпы? Это было время вечерней молитвы. Они шли в мечеть…

– Из всех отчетов это было очевидно, – сказал министр внутренних дел. – Они рвались вперед, яростно крича со своим привычным фанатизмом и размахивая оружием.

Поднялся шум. Депутат от Социалистической партии воскликнул:

– Присутствовал ли там уважаемый министр?

Член партии Индийский национальный конгресс парировал:

– Он не может быть везде.

– Но это было жестоко, – крикнул кто-то еще. – Их практически расстреляли в упор.

– Напоминаю уважаемым депутатам, что министр должен ответить на заданные вопросы, – воскликнул спикер.

– Благодарю вас, сэр, – начал министр внутренних дел.

Но к его полному изумлению и настоящему ужасу, член партии Конгресса, мусульманин Абдус Салям, который также был парламентским секретарем министра по налогам и сборам, теперь встал, чтобы спросить:

– Разве можно пойти на такой серьезный шаг, как приказ стрелять, не попросив толпу разойтись и не попытавшись выяснить ее намерения?

То, что поднялся Абдус Салям, шокировало палату. Было не вполне ясно, кому адресован вопрос. Он смотрел в неопределенную точку где-то справа от большого герба Пурва-Прадеш над креслом спикера. На самом деле он, казалось, думал вслух. Абдус Салям – блестяще образованный молодой человек, особенно известный своим отличным знанием закона о землевладении, был одним из главных создателей закона об отмене системы заминдари в Пурва-Прадеш. То, что он соглашался с лидером Демократической партии, ошеломило участников всех сторон. Сам Махеш Капур, удивленный этим вмешательством своего парламентского секретаря, обернулся и нахмурился, не очень довольный. Главный министр глядел сердито. Л. Н. Агарвала захлестнула волна негодования и унижения. Несколько членов палаты уже вскочили на ноги, размахивая бумагами, и в поднявшемся гаме невозможно было расслышать даже спикера. Наступала всеобщая и полная анархия.

Когда после многократных ударов молотка спикеру удалось восстановить некое подобие порядка, министр внутренних дел, все еще пребывая в шоке, поднялся и спросил:

– Могу ли я узнать, уполномочен ли парламентский секретарь министра задавать вопросы правительству?

Абдус Салям, недоуменно озирающийся по сторонам, пораженный тем фурором, который он невольно вызвал, сказал:

– Я снимаю вопрос.

Но теперь раздались крики:

– Нет-нет!

– Как ты можешь?

– Если ты не спросишь, то спрошу я!

Спикер вздохнул.

– Что касается процедуры, каждый член палаты вправе задавать вопросы, – постановил он.

– Тогда почему? – сердито спросил один из депутатов. – Почему они это сделали? Ответит уважаемый министр или нет?

– Я не понял вопроса, – сказал Л. Н. Агарвал. – Я так понял, что вопрос снят.

– Я тоже депутат, и я спрашиваю, почему никто не выяснил намерений толпы? С чего ОМ пришел к выводу, что это было насилие? – повторил член палаты.

– Следует внести ходатайство об отсрочке обсуждения данного вопроса! – взревел другой.

– У спикера уже есть такое, – сказал третий.

Поверх всего этого раздался пронзительный голос бегум Абиды Хан:

– Жестокость полиции может сравниться только с насилием во время Раздела! Был убит юноша, который даже не участвовал в демонстрации. Не соизволит ли достопочтенный министр внутренних дел объяснить, как это могло произойти?

Она села и уставилась на него.

– Демонстрации? – с торжеством переспросил Л. Н. Агарвал, поймав противника на слове.

– Скорее толпы, – не сдавалась бегум, пытаясь вывернуться из его когтей. – Вы не собираетесь отрицать, что это было время молитвы? Демонстрация… демонстрация крайней бесчеловечности, потому что это были действия со стороны полиции. Теперь, уважаемый министр, не прячьтесь за семантикой и работайте с фактами.

Когда министр увидел, что эта ведьма снова поднялась, он почувствовал, как его сердце уколола ненависть. Она была занозой в его заднице, она оскорбила и унизила его перед всей палатой, его домом, и теперь он решил, что во что бы то ни стало отомстит ей и ее дому – семье наваба-сахиба Байтара. Все они фанатики, эти мусульмане, которые, похоже, так и не поняли, что живут в этой стране лишь потому, что их терпят. Умеренная доза правильно применяемого закона пойдет им на пользу.

– Я могу отвечать