Тем временем генерал Умэдзу и генерал Анами пытались поддерживать боеспособность армии. Что касается «молодых тигров», генералы намеревались держать их в узде.

Начальник штаба Умэдзу собрал всех офицеров в главной штаб-квартире армии в 13:30, чтобы объяснить им решение, принятое Хирохито на Императорской конференции. «У армии, — заявил он, — не остается иной альтернативы, как только сохранять верность императору и выполнять его волю».

В конце дня совместное заявление Анами и Умэдзу, двух армейских лидеров, было передано по радио, и его услышали все командующие оперативными соединениями, находившиеся под прямым командованием императора. В частности, в нем были такие пункты:

1. Имели место переговоры с противником на основе наших требований о необходимости сохранения национального государства и императорской власти. Однако ряд дополнительных условий, выдвинутых противником в процессе переговоров, сильно затрудняет реализацию достигнутых договоренностей, и мы считаем, что они совершенно неприемлемы. Несмотря на то что мы неоднократно высказывали свое мнение об этом его величеству, тем не менее он решил принять условия Потсдамской декларации…

2. Император принял решение. Теперь, в согласии с императорской волей, необходимо потребовать от всех вооруженных сил, чтобы они не допускали таких действий, которые опозорили бы их славные традиции и прекрасный послужной список бойцов, которым будут гордиться будущие поколения нашей нации. От каждого солдата, без исключения, требуется, чтобы он воздерживался от необдуманных поступков и свидетельствовал бы своим поведением, и дома, и за рубежом, о неувядаемой славе и доблести Императорской армии.

В 16:30 теперь уже Ёнаи созвал сотрудников своего штаба и сообщил о необходимости принятия таких мер, которые гарантировали бы безусловное принятие всеми моряками и офицерами флота императорской воли и условий Потсдама.

Тем не менее нервозная обстановка продолжала нагнетаться. Зарождались и множились многочисленные слухи. Вражеские силы стояли у входа в Токийский залив, готовые к наземной высадке! Десант американских войск ожидался с минуты на минуту! Вражеские парашютисты готовились к захвату ключевых аэропортов!

Солдаты собирали рюкзаки, оставляли свои позиции и уходили, чтобы перевезти свои семьи в безопасное место. Другие просто бежали в свои родные места. Даже охранники, приставленные к Анами, и те убежали, покинув своего вчерашнего идола.

Те, кто остался, начали вытаскивать ящики картотеки, сваливали их в огромную кучу во дворе, приступив к осуществлению монументальной операции «все сжечь и эвакуироваться». Некоторые доставали бутылки сакэ и таким образом старались забыться. Другие, подобно Иде, обсуждали между собой, не стоит ли покончить с жизнью путем самосожжения. Третьи начали действовать безрассудно. Одним из них был подполковник Оядомари, глава Военного информационного бюро.

В отделе разведки армейского Генерального штаба в группе переводчиков английских газет и радиопередач наблюдалось полное безначалие, как и в других учреждениях в Итигая. Офицеры митинговали, когда внезапно распахнулась дверь и ворвался Оядомари с пылающим взором. На поясе у него висел парадный меч и двуручный меч дайто. Обычно в штабе не было принято носить парадный меч, так как он был громоздкий и задевал за стулья и косяки дверей.

Оядомари выхватил свой меч и заорал на переводчиков: «Эй вы, проклятые пораженцы!» Взгляды всех обратились на него, и все разговоры разом прекратились.

Потрясая длинным искривленным клинком, он указал им на людей в комнате и прокричал: «Вы виновны в том, что мы потерпели поражение! Все это время вы говорили, что мы проиграем! Теперь это случилось. Вы счастливы? Ну? Вы довольны собой? Ну?»

Один из офицеров, лейтенант Садао Отакэ, обратился ко всем: «Не двигайтесь и не говорите ничего, иначе нам всем конец». Острый как бритва кончик меча медленно описал круг, угрожая каждому по очереди. Оядомари провел мечом на расстоянии дюйма от носа каждого офицера, продолжая свою тираду.

Слезы текли по щекам полковника, в то время как он изливал в гневных словах свою горечь в присутствии этих неподвижных целей. Правые относились к переводчикам с крайним подозрением. Многие из них были нисэй (имевшие родителей японцев, но родившиеся вне Японии), которые вернулись в Японию по той или иной причине и стали работать в отделе, применяя на практике свои знания иностранных языков. Они не были под подозрением, пока не началась война. Тогда стали появляться их переводы донесений противника об одержанных им победах и других подобного рода материалов, и шовинисты, имевшие доступ к информации или слухам, базировавшихся на них, начали сомневаться в верности офицеров.

Оядомари, приехавший с Окинавы, был одним из страстных патриотов, и военный разгром после потери его родного острова ему было уже не перенести. «Вы, проклятые собаки! — продолжал он, отступая к двери. — Вы уже заслуживаете смерти хотя бы за то, что ввели нас в заблуждение…» Он вложил с силой меч в ножны, а переводчики продолжали стоять, замерев на месте. «Вперед! Слава — в нашем поражении, вы, предатели!» — вскричал он и выбежал, спотыкаясь, из комнаты.

Основной задачей кабинета Судзуки в тот безумный день 14 августа было подготовить послание будущим поколениям — императорский указ, который положит конец Тихоокеанской войне. Это было нелегким делом, как понял Сакомидзу, потому что он должен был быть написан на официальном языке камбун, одном из письменных языков средневековой Японии. Он служил тем же целям, что и латынь на Западе. На нем писались обращения к современным японцам и одновременно заявления, которым было предназначено остаться в веках; это был язык, неподвластный времени.

Секретарь кабинета, как нам известно, работал над указом с того дня 10 августа, когда император принял свое решение. С помощью Кихары из «Ниппон таймс» и Такэды из министерства по делам Восточной Азии был подготовлен черновой вариант. Сакомидзу знал камбун, но вследствие значимости послания он намеренно поручил проверить готовый вариант двум известным ученым — профессорам Каваде и Ясуоке. По их предложениям были внесены необходимые изменения и добавлены отдельные фразы.

Сакомидзу передал копии текста министрам, и теперь все занимались его языком, терминологией и даже ритмикой послания.

Первое серьезное замечание прозвучало, когда военный министр Анами прочел фразу «военное положение ухудшается с каждым днем». Она должна быть убрана, настаивал он. Это было оскорблением сражавшихся за Японию солдат и ничего не говорило об их упорном сопротивлении и наступательных действиях на китайских фронтах и на островах Тихого океана. Нет, он против подобных фраз.

Ёнаи высказал противоположную точку зрения: «Нам не следует менять эту часть текста. Я категорически против вашего предложения!»

Секретарь кабинета предложил внести небольшое изменение при поддержке других министров. Текст был исправлен (что выглядело фальшивым в окончательном варианте указа) таким образом: «Военная ситуация не всегда складывалась в пользу