вызвал Сашу, Семена, Вадима Стормана, Гречинского, Борю Щукина и Колю Шатило и объявил им, что они будут выполнять особые поручения. Смысл их сводился к тому, что друзья должны тщательно прощупать наиболее глухие уголки лесных массивов, которые могут служить укрытием для вражеских диверсантов. Все глухие места должны быть не только осмотрены, но и описаны. Особенно важны в этом отношении, сказал Фоменко, овраги, балки, наиболее глухая и труднопроходимая лесная чаща.

— Срок — неделя, товарищи, — заключил Фоменко, — площадь около пятидесяти квадратных километров.

— Оружие будет? — спросил Гречинский.

— Только штык в чехле.

— Но как же… если диверсант?

— Наша задача не ловить диверсантов, а обследовать места, в которых они могут скрываться и накапливаться.

— Проза.

— Поэтически настроенных я могу перевести в другой взвод. Желающие есть?

Гречинский прикусил язык.

— Да-а, — почесывая затылок, жаловался он через некоторое время друзьям, — Андрей Михайлович разговаривал со мной не как физрук…

— Работа наша — не физкультура, — в тон ему добавил Саша.

— Что правда, то правда, — согласился Лев. — Навыки голкипера в этом деле вряд ли пригодятся.

— Если ворон ловить не будешь, — заметил Сторман.

— Ворон нет, а диверсантов — обязательно. Без диверсанта на своем счету я и в Чесменск не вернусь, это вы зарубите на носу. В противном случае, одним мужчиной станет меньше.

Это полушутливое обязательство дало Сторману повод для самых язвительных шуток, потому что уже на третий день хождений по лесу стало ясно: диверсантами здесь и не пахнет.

— Товарищи, — с самым невинным лицом заводил насмешливую речь Сторман, грустно поглядывая на Гречинского, — что мы перед собой видим? Половину мужчины, причем я с горечью утверждаю, что оставшаяся полноценная часть все уменьшается. Великолепный мужской экземпляр тает на глазах! И не исключена возможность, что скоро за этой полуженщиной станем ухаживать…

Беззлобно подтрунивали над Гречинским и остальные.

Так — в беспрерывных походах, утомительных и однообразных, перемежающихся ночным отдыхом и короткими привалами днем, прошла вся неделя. К концу седьмого дня задание, намеченное Фоменко, было выполнено. Саша подсчитал, что его группа исследовала и описала сорок восемь оврагов, триста пятьдесят шесть ложбин, низин и крупных ям, восемнадцать непролазных чащ, четыре болота, среди которых попадались островки твердой земли. Сторман шутил, что в этих потаенных местах могли бы укрыться все диверсанты немецко-фашистской армии.

Взвод Всеволода Лапчинского всю неделю прочесывал один и тот же лес, примыкающий к Белым Горкам. Три раза в день бойцы растягивались в цепочку и, углубляясь в чащу, обшаривали чуть ли не каждый куст. К концу недели это занятие Аркадию Юкову так осточертело, что он стал подумывать: а не сбежать ли от надоевших хождений в город?

На седьмой день утром Аркадия неожиданно вызвал Фоменко и приказал отправляться в Чесменск.

— Зачем? — удивился Юков.

— Точно не знаю. Кажется, в суд, что ли, вызывают.

— В суд? Вот тебе раз! — приуныл Аркадий.

— Дома узнаете. Поезжайте немедленно.

Не было печали, так черти накачали! Но зачем — в суд? Почему в суд? Что ему делать в суде?..

Аркадий сдал винтовку и поплелся на полустанок.

В тот же день по поручению Андрея Михайловича в город выехал с секретным пакетом Саша Никитин. Пакет он должен был вручить Сергею Ивановичу Нечаеву. Вместе с Сашей уезжал из Белых Горок и Борис Щукин: он получил известие, что отца его мобилизуют в армию.

Аркадий Юков опоздал на утренний десятичасовой поезд. Он особенно не торопился. Зачем?.. Странное известие ошеломило его, хотя он и не чувствовал за собой никакой вины.

«Наверное, по делу отца», — решил он.

Беспокойно и тоскливо сжималось его сердце от предчувствия какой-то надвигающейся беды…

СТАРЫЕ ЗНАКОМЫЕ

Бродя по полустанку, Аркадий пришел к выводу: если в Чесменске у него наметятся неприятности, он немедленно — рюкзак за спину и — до свиданья, города и села! — на фронт, на фронт! Будьте спокойны, товарищ судья, если вы думаете привлечь Аркашку за какой-то проступок годичной давности, он ждать вашего приговора не будет, у него найдутся дела поважнее, ему, черт возьми, надоели эти учебные продырявленные винтовки с суворовскими штыками! Будьте спокойны, дорогие граждане, Аркашка найдет себе работку поинтереснее, фронт большой, и храбрые люди там нужны позарез!

От этих мыслей Аркадий повеселел и принялся насвистывать легкомысленный мотивчик — что-то такое уличное, но вполне бодрое и приличное. Трудолюбиво высвистывая и беспечно сплевывая, с видом — сам сатана ему брат, Аркадий подошел к сидящему на перроне гражданину и заинтересовался его шляпой. Шляпа была явно знакомая. Она, старушка дряхлой древности, приобрела форму берета, посредине которого что-то вздувалось пузырем, поля ее обвисли, стыдливо прикрывая длинные, с густой сединой волосы.

Да, сомнений быть не могло, эту знаменитую шляпу всегда носил Фима Кисиль, старый знакомый Аркадия, только вот пиджачок на гражданине был неизвестного происхождения: в полоску рубчиком, почти без пятен и вполне неизжеванный. Таких пиджаков Фима в своем гардеробе, помнится, не имел. Все остальное — и спина, п волосы, не говоря уже о шляпе, были Фимины.

Человек сидел неподвижно, созерцая лес. Постояв у него за спиной, Аркадий перегнулся через шляпу и, увидев нос, тоже Фимин, сказал:

— Алле, привет, Фима, какими судьбами?

Кисиль вздрогнул и вскочил, словно каменные плиты перрона стали вдруг горячими.

— А-а! — с облегчением выдохнул он, приподнимая шляпу. — Честь имею.

— Я тоже, — миролюбиво ответил Аркадий.

— Прекрасная погода… — сказал Фима.

— Жарковато… черт! — сказал Аркадий.

— Удивительный воздух, — сказал Фима.

— Сосновыми шишками пахнет… не люблю, — сказал Аркадий.

— Гуляешь, юноша? — спросил Фима.

— А ты что здесь околачиваешься? — спросил Аркадий.

Кисиль тяжело вздохнул, удрученно покачал головой и, дурашливо сморщив лицо, ответил:

— Бомбили.

— Чесменск?! — воскликнул Аркадий.

— Да, ужасно шумно взрываются бомбы. Это я не люблю. Это молодым интересно. А я человек в летах.

— Что, что там взорвали? — схватив Кисиля за плечи, закричал Аркадий.

— Завод, — небрежно пожал плечами Фима. — Я эвакуировался.

— Завод-то какой? Авиационный?

— Политикой не интересуюсь, — сказал Фима. — Как приеду сегодня — посмотрю.

— Возвращаешься, значит? Эх ты, беженец!

— А ты гуляешь, юноша? — задал прежний вопрос Фима.

— Так… работка здесь была. Леса прочесывали. Один лес по три раза в день. Смех и грех! — Аркадий сплюнул. Конечно, он понимал, что исповедоваться перед Фимой — по меньшей мере смешно, при других обстоятельствах он до этого не снизошел бы, но сейчас делать было нечего, более подходящего собеседника под руку не подвернулось — можно и Фиме пожаловаться. — Если бы вот не вызвали в город… по семейным обстоятельствам, — подчеркнул Аркадий, — с тоски бы подох.

— В лесу хорошо, — встрепенулся Фима, мечтательно улыбаясь. — Березы, сосны,