с Нечаевым, проговорил Павел Андреевич.

Спокойный и неторопливый голос худощавого обезоружил Сашу. Павел Андреевич не зря наговаривал на Аркадия. У него были, конечно, свои соображения. Но какие, какие?..

Разговор о школьных товарищах Никитина длился еще полчаса, и все это время Саша думал об Аркадии. Судьба Юкова складывалась явно неудачно. Если все так решительно настроены против него, значит на фронт его не пустят. Может, здесь сыграл роль отец Аркадия, отбывающий срок заключения? Возможно, и характер Аркадия, его хулиганские поступки произвели нежелательное впечатление…

— Вот все! — перечислив почти весь свой класс и не забыв многих ребят и девушек из школы имени Макаренко, заключил Саша.

— Ну, спасибо! — Сергей Иванович протянул Саше руку. — У меня есть сведения, что истребительный батальон решено послать на строительство оборонительных укреплений в районе города Валдайска. Ты можешь не возвращаться в Белые Горки. Наш сегодняшний разговор — предварительный. Думаю, что немцы не прорвутся к нам. Ну, а если… тогда встретимся еще раз.

— Найдем время, — улыбнулся Павел Андреевич.

— От отца писем нет? — спросил Сергей Иванович.

— Не было…

— Бои трудные, писать некогда. Всего, Саша!

Никитин попрощался и вышел.

Сергей Иванович напомнил ему об отце. У Саши защемило сердце. Жив ли?..

Саша медленно спускался по лестнице. Он видел сейчас отца. Он видел его как наяву, как живого. Он даже ощущал стойкий свежий запах ремней его амуниции…

В каком месте, под каким городом сражается его танковая часть?

ТРИНАДЦАТАЯ КОМНАТА

Целиком поглощенный невеселыми думами об отце, Саша вышел на крыльцо горкома, и здесь, в самых дверях, его чуть не сшиб с ног Аркадий Юков. Аркадий налетел так неожиданно, что Саша отшатнулся и пробормотал:

— Осторожнее… что ты… в чем дело?

— Саша! Ты не знаешь, что случилось, Сашка?!

Лицо Юкова светилось восторгом, старая кепка была лихо сдвинута на затылок.

— Ты куда это летишь? — опомнился Саша. — И что в самом деле случилось?

— Уф! Сердце прыгает… как волчок! — воскликнул Аркадий. — Ты знаешь… история! Вызывают меня в Чесменск, в суд, как сказал Фоменко. Вот, думаю, история, черт бы ее побрал! Прибегаю домой, а мать говорит: приходил незнакомый парень, приказал, чтобы срочно шел… это я чтобы срочно шел… в горком партии, в комнату тринадцать. Ну, я прямо — р-раз… И сюда… Зачем меня вызывают, ты не знаешь?

«Что за чудеса?» — подумал Саша.

— Ты что молчишь? — Аркадий подозрительно глянул на Сашу. — Говори прямо!

— Не знаю зачем. Может, спросить о чем-нибудь хотят… Не знаю даже, что и предполагать…

— Ладно, сейчас скажут. Я побежал. Где эта тринадцатая комната?

— Не имею представления.

— Всего, Саша, я спешу!

Махнув Никитину рукой, Юков вбежал в вестибюль и растерянно оглянулся по сторонам.

— Вам кого? — спросил его дежурный.

— Мне? Да сам не знаю… Вот вызвали… в эту самую… в тринадцатую комнату.

— В тринадцатую? — переспросил дежурный. — Минуточку. — Он хотел поднять телефонную трубку, но замешкался, глядя куда-то мимо Аркадия.

Юков обернулся и увидел, что по широкой, покрытой ковровой дорожкой лестнице в вестибюль спускается худощавый человек в военной форме без знаков различия в петлицах.

Этот человек подошел ближе, и взгляд его настороженных глаз остановился на лице Аркадия.

— Юков? — спросил он.

Сорвав с головы кепку, Аркадий утвердительно кивнул.

— Пойдемте, — спокойно сказал худощавый и, не оглядываясь, зашагал вверх по лестнице.

Держа свою кепчонку за козырек, Аркадий поднялся на второй этаж. Здесь стояла тишина, лишь изредка мягко хлопали обитые войлоком и дерматином двери.

«Человек, видать, серьезный, шутки шутить не любит, — размышлял Аркадий. — Не какой-нибудь рядовой милиционер…»

Юков крепко сжал губы, нахмурился, кепчонку незаметно сунул в карман, застегнул пуговицу на рубашке: расхлябанность и всякие там легкомысленные улыбки тут не к месту. Строгость…

А худощавый, подведя Юкова к одной из дверей, постучал пальнем по табличке с цифрой 13 и сказал, по-домашнему улыбаясь:

— Кабинет, надо признаться, попался мне неудачный. Зловещая цифра, не люблю я ее. Как вы думаете, Юков?

— По-моему… предрассудки, — пробормотал Аркадий, пораженный легкомысленной улыбкой и еще тем, что худощавый говорит с ним о каких-то пустяках.

— Нет, все-таки я думаю сменить комнату, — продолжал худощавый. — Народные поверья, они, Юков, влияют на психологию людей.

Он открыл дверь, и Аркадий, вновь озадаченный словами худощавого, вошел в небольшую светлую комнату. Письменный стол, на котором не было никаких бумаг, сейф, несколько стульев и диван с аккуратно свернутым солдатским одеялом составляли всю обстановку комнаты. На белой стене, сбоку, висела политическая карта Советского Союза. Ничего, ничегошеньки страшного. Разве что сейф заключал в себе нечто такое, которое можно отнести к разряду таинственного…

Хозяин кабинета коротким жестом предложил Аркадию сесть и, наблюдая за каждым движением Юкова, протянул коробку папирос «Казбек». Юков отказался.

— Бросил, — скупо объяснил он.

Худощавый понимающе кивнул головой и достал из сейфа толстую папку.

— Вы догадываетесь, Юков, зачем вас вызвали? — спросил он, открывая папку. Теперь он не улыбался, ни одной веселой искорки не промелькнуло в его глазах.

— На фронт? — почти шепотом выговорил Юков, так и подавшись вперед.

— Вы хотели бы?

— Хоть сейчас!

— А если не на фронт, а труднее?

— Я согласен и труднее! Только чтоб врага бить!

Аркадий хотел потрясти сжатыми кулаками, но понял, что подобные жесты вряд ли уместны.

Собеседник его несколько минут задумчиво перелистывал бумаги в папке. Аркадий с удивлением увидел свою фотографическую карточку, письменную работу по литературе, которую он писал в школе три месяца назад, знакомую вырезку из газеты под заголовком «Смелый поступок»…

Худощавый задумчиво произнес:

— Бить врагов в одном ряду, плечом к плечу с друзьями, конечно, трудное дело. Еще труднее жить среди врагов…

— Как то есть жить? — Аркадий даже отшатнулся — Я не понимаю…

— Очень просто — жить. Вот вы, например, могли бы жить среди немцев?

— Я? В каком смысле?

— Ну, в самом прямом, — мягко улыбнулся собеседник. — Жить с ними вместе, возможно, носить их форму, делать вид, что с ними заодно.

— О-о-о! — протестующе взвыл Аркадий. — Это не по мне! Я уже как-то прикидывал… с одним другом своим… это самое. Еще до войны.

— Что, испугались?

— Я? Испугался? — Юков вспыхнул. Он понял, что путного разговора с худощавым у него все равно не получится. — Ничего я не боюсь. Я в любой час жизнь за Родину отдам, только вы предлагаете неприемлемое какое-то… У меня душа просит — не жить с ними, а бить их! Сердце не примет жить с такими!

— Сердце! — воскликнул худощавый. Лицо его исказилось. — Сердце! — повторил он и, бросив на стол карандаш, вскочил. — В схватке с заклятыми