Шрифт:
Закладка:
— Понятно, понятно.
— Ты не веришь, юноша? Я в душе поэт. В моей грудной клетке гремят симфонии. Там — целый мир, и я, как астроном к звездному небу, приглядываюсь к своему миру.
«Повело», — подумал Аркадий.
— В свободные часы я сочиняю поэмы, юноша, — продолжал Фима, — но они не переводятся на человеческий язык, и только поэтому я не смогу процитировать тебе ни одной строчки. А они гениальны. Они созвучны нашей грандиозной эпохе. В них ты уловил бы лязг металла, дымы пожаров и тоску по прекрасной жизни, которую человечество видит во сне.
— Давай, давай, Фима, я послушаю, это интересно, — поощрительно заметил Аркадий.
— Слушаю музыку в груди, — пробормотал Фима.
— Да, видно, что ты был умным человеком, а вот… свихнулся, — простодушно сказал Аркадий.
— Свихнулся? Что такое свихнулся? Вы шутите, юноша? — обиделся Кисиль. — Я в своем уме. Вам не понять моей индивидуальности.
— Куда уж нам, — с легкой усмешкой, но в то же время примирительно отозвался Аркадий. Ссориться с Фимой не входило в его расчеты. Он надеялся в разговорах с Кисилем скоротать путь до Чесменска.
Но Фима не на шутку рассердился. Он встал, приподнял свою знаменитую шляпу и сказал с чувством оскорбленного достоинства:
— Да, куда уж вам! До свиданья, юноша, я занят личными мыслями.
— Фима, да не обижайся ты!..
Кисиль не ответил. Он твердым шагом направился в сторону Белых Горок. И больше Аркадий Фиму Кисиля, Фиму-сумасшедшего не видел.
Через полчаса подошел поезд. Аркадий сел в первый вагон. Кисиль выбежал из леса и вскочил в хвостовой.
На последней остановке перед Чесменском Кисиль вышел и, подождав, пока поезд не скроется из глаз, углубился по тропе в свежую, омытую недавним дождем березовую рощицу. За рощей начинались колхозные выпасы. По мягкой, роскошно-зеленой после дождя траве бродили коровы и телята. На опушке леса, под густой березой, сверкающей от просыхающих капель дождя, сидел пастух.
Кисиль подошел к пастуху и сел рядом.
— Добрый день, Виктор Сигизмундович! — почтительно поздоровался он.
— Слава богу, что зашли, — ответил Рачковский, почтальон из города Здвойска, а теперь колхозный пастух. — В городе вам показываться нельзя, за вашим домом, кажется, установлена слежка.
— Ч-черт возьми! — раздраженно выругался Кисиль. — Все планы рушатся!..
— Придется снова менять шкуру, Шварц. Планы остаются планами. Я подыскал вам местечко в деревне. Фима Кисиль умер. Можно снять шляпу и постоять с непокрытой головой над его символической могилой.
— Что ж, Фима жил восемь лет, Виктор Сигизмундович, и жил, честно говоря, неплохо, — грустно усмехаясь, сказал Кисиль-Шварц.
— Свою роль вы сыграло превосходно, — деловито проговорил бывший почтальон. — Теперь же вам придется забыть Фиму. Вы даже не знаете, что существовал такой в Чесменске. Более подробно об этом мы поговорим вечером. У меня все. Как дела в Белых Горках?
— Я почти наверняка установил, Виктор Сигизмундович, что мальчишки, прочесывающие лес, служат скорее фиговым листком, чем выполняют какую-то роль по вылавливанию диверсантов. — Шварц помолчал, опустив глаза. — Но что скрывается за этим фиговым листком — я, по правде сказать, узнать не смог.
— Вы уверены, что у красных имеется тайная цель?
— Абсолютно. Какой смысл прочесывать реденькие леса, расположенные вблизи дачного поселка? Занятие для отвода глаз. Это фактически подтвердил мне и один из бойцов истребительного батальона, Юков. О нем я как-то рассказывал вам. Думается, что в будущем мы на него сможем положиться.
— Я сообщу ваши наблюдения шефу. Это очень интересно. Кстати, этот Юков не знает, что вы сошли не в Чесменске?
— Нет. Да если бы и знал, беда небольшая. Это безопасный человек. Может, мы привлечем его к нашей деятельности?
— Подождите. Необходимо проверить, действительно ли за вами следят.
ТРУДНЫЕ ДНИ
Как запруженная река находит в своем неуклонном движении к морю новое русло, так и жизнь отдельных людей, семей, целого народа, круто измененная войной и, казалось бы, вконец расстроившаяся, входит в новые, до времени прочные берега…
Прошел месяц с тех пор, как тяжелые танки, раскрашенные для маскировки под цвет болотных жаб, взрыли полевые дороги на Западном Буге и у Белостока. Война шагнула на сотни километров в глубь советской земли. Гигантскими кострами горели старинные украинские и белорусские города. Но каждый из них достался немцам ценой огромных жертв.
Линия фронта с неумолимой быстротой приближалась к Чесменску. В первой половине июля, когда друзья из Ленинской школы уехали в составе истребительного батальона в Белые Горки, город ранним утром подвергся бомбежке с воздуха. Шесть фашистских бомбардировщиков, кружась над авиационным заводом, сбросили три десятка бомб, из которых пять штук разорвались в цехах. Остальные бомбы разрушили заводской Дворец культуры, несколько жилых зданий и повредили Красивый мост. Бомбежка повторилась на следующий день, но на этот раз бомбардировщики были встречены тройкой наших ястребков. Маленькие, юркие истребители смело бросились в атаку, и фашистским летчикам пришлось сбросить свой груз над лесом и лугами. В воздушном бою все три советских ястребка погибли: немецкие длинноклювые истребители, неожиданно появившиеся над городом, оказались сильнее и быстроходнее. И все-таки ястребки сбили один «мессершмитт». Он упал в Чесму, и долго не расплывались длинный хвост черной гари — в воздухе и масляные пятна — на реке.
В тот день, когда Саша Никитин, Щукин и Аркадий Юков приехали в Чесменск, налет повторился ранним утром. В южной части города еще поднимались три столба серого и черного дыма, пахло жженой резиной, в воздухе дрожали невесомые частицы пепла.
На вокзале Саша и Борис расстались. Щукин, не дожидаясь трамвая, движение которого было нарушено бомбежкой, побежал домой. Никитин направился в горком партии. Секретный пакет лежал у него в полевой сумке. Придерживая сумку левой рукой. Саша вбежал в вестибюль здания и попросил дежурного, чтобы тот доложил о нем Нечаеву.
— Сергей Иванович занят до вечера, — устало ответил дежурный.
— Я привез пакет из Белых Горок, — сказал Саша.
— Ваша фамилия Никитин? Предъявите паспорт. — Дежурный раскрыл Сашин паспорт и сказал: — Сергей Иванович вас ждет.
В просторной комнате секретаря горкома, которая раньше была увешана различными схемами и графиками выпуска продукции, теперь висела лишь большая карта европейской части Советского Союза. Сергей Иванович Нечаев сидел спиной к карте. Напротив него читал какие-то бумаги остроносый худощавый человек в военной форме, но без знаков различия на малиновых петлицах. Как только Саша вошел, он быстро глянул на него проницательными серыми глазами.
Сергей Иванович поднялся и протянул Саше руку.
— Здравствуй, здравствуй! — приветливо проговорил он. — Привез документы?
— Вот они, Сергей Иванович.
