Пётр Петрович Семёнов-Тян-Шанский

Встретившись опять на улице с проф. Карасевичем, я откровенно сказал, что, пожалуй, смогу теперь ему кое-что представить на просмотр. Мы условились о дне, и я в назначенное время притащил к нему на квартиру все, что считал возможным. В результате ознакомления проф. Карасевич мне с твердостью заявил:

– Ваш материалы настолько ценны и велики, что вы смело можете явиться в Географическое общество. Кстати, я уже говорил о вас с вице-президентом П.П. Семеновым[103] и секретарем Географического] о[бшест]ва В.И. Срезневским[104]. Вероятно, повидаю их завтра и еще раз о вас поговорю.

На этом мы и расстались с проф. Карасевичем.

Дня через два я получил записку от него, в которой он проси меня зайти в И[мператорское] Р[усское] Г[еографическое] О[бшест]во вечером к 7-и часам к секретарю В.И. Срезневскому с программой того доклада, какой мы наметили во взаимной беседе раньше. Набросав программу, я со стесненным сердцем явился в Географическое об[щест]во и скромно спросил швейцара, где могу увидеть секретаря. Меня проводили, и здесь я был встречен необычайно приветливо и радушно В.И. Срезневским. Он предупредил, что все уже обо мне знает и очень рад лично познакомиться. Я робко подал ему программу моего доклада. Быстро прочитав ее, В.И. нашел ее очень интересной для Географического] о[бщест]ва; он просил только, если возможно, иллюстрировать ее схематической картой, а также рисунками, набросками и, может быть, предметами этнографического характера. Я обещал об этом подумать и подготовить все, что смогу достать. В.И. сказал, что в этот сезон никаких новых путешествий и докладов не предвиделось; мой доклад поэтому очень кстати, так как общественное внимание очень заинтересовано Ср[едней] Азией, а в частности, Закаспийским краем. О том, когда может быть назначен мой доклад, он сообщит мне заблаговременно. Лично В.И. выразил желание познакомить меня со своей семьей, сообщил мне свой адрес и дни, когда жена его принимает. Обласканный, я ушел из Географического об[щест]ва с большим подъемом и желанием выполнить мой доклад наилучшим образом. Над этим я и трудился теперь в свободные вечера, избегая всяких гуляний и театров.

Да о развлечениях, строго говоря, я давно уже перестал думать. Мой денежный резерв иссяк, а, как прикомандированный к П[етербургск]ой крепостной артиллерии, я получал только 53 р[ублей] в месяц. Из этих денег за комнату я платил 25 р[ублей] в месяц, а на остальные надо было укладываться так, чтобы без долга дотянуть до конца месяца. Но не я один был только в таком положении, а и большинство моих товарищей. Мы ходили обедать в столовую (Фурштатская ул., д. 113), содержимую поваром с его женой; эта парочка давала своим клиентам обед из 2-х блюд (суп или борщ, мясное или рыбное с гарниром) всего только за 20 коп. Столовая помещалась в чистеньком подвале; столы, покрытые скатертями, с приличной сервировкой, прислуживали женщины. Хозяин-повар сам готовил при помощи двух женщин. Хлеб подавался с лотка, кто сколько съест; горячего варева можно было спросить вторую тарелку, но уже без мяса. Клиентами столовой были преимущественно студенты и студентки Медицинской академии и слушатели Артиллерийской и Инженерной академии.

Всеволод Измаилович Срезневский

Обыкновенно первого числа каждого месяца в кассе столовой мы покупали обеденных марок на целый месяц вперед, пока были на руках деньги. Пища хорошо приготовлялась, и для такой публики, как наша тогда, казалась достаточно вкусной, а главное, сытной; две тарелки борща или супа с большим количеством хлеба составляли солидную основу такого обеда. По воскресным дням хозяин по собственному побуждению (дела его шли хорошо) угощал еще сверх всего того киселем или компотом.

Словом, существовать можно было. Посетители постепенно между собою перезнакомились и, оставаясь верными столовой, сорганизовались как бы в один коллектив, который выказывал иногда хозяину свое удовольствие, а иногда и довольно резкие замечания. Хозяин с этим серьезно считался.

Помню такой случай. В ненастную позднюю осеннюю погоду зашли в столовую две бедно одетые дамы и спросили один только обед за 20 к[опеек], и ели его вдвоем. Прислуга сообщила об этом хозяину. Он явился из кухни и резко объявил, что не допустит так поступать: за 20 коп. две персоны съедят больше хлеба, чем стоит обед; он потребовал, чтобы дамы уплатили за второй обед. Бедные перепуганные женщины расплакались. Нас всех такое отношение к посетительницам страшно возмутило. Все вскочили из-за столов и твердо объявили хозяину о своем нежелании больше у него обедать; все стали возвращать ему месячные книжки с марками, требуя обратно свои деньги. Хозяин совершенно растерялся; он чуть не со слезами стал извиняться, дав клятву больше никого не стеснять из посетителей. Мало-помалу волнение улеглось, и добрые отношения хозяина и его клиентов в последующее время не нарушались.

Но молодым организмам одного обеда в день мало. Труднее было удовлетворить ежедневную и настоятельную потребность в чае, завтраке и ужине. При получке жалованья закупался вперед чай и сахар, а у булочника устанавливался по книжке месячный кредит. Но уже совсем трудно было справляться с одеждой, которая требовала серьезного ремонта, чистки, а с наступлением холодов и отепления или, вернее, замены легкого летнего теплым зимним пальто. Стоимость всего таких расходов (так в тексте) была настолько велика, что из 53 р[ублей] выкроить что-либо на одежду оказалось невозможным. Результатом для многих из нас это сказалось заболеваниями. Мне также пришлось испытать большое лишение от неимения теплого пальто, особенно при наклонности к повторению пароксизмов среднеазиатской малярии.

Между тем, в столице от офицера требовалось приличная внешность, т. е. безукоризненная чистота и порядок в одежде. Необходимо было следить за чистотой своего белья, целостью сапог, иметь чистые и приличные перчатки. Все это требовало прежде всего денег и постоянной мелочной заботы с большой затратой на это времени. С новыми знакомствами росли мои расходы; я стал приходить почти в отчаяние от невозможности удовлетворить все эти мелкие, но обязательные мои нужды.

Однажды, возвращаясь из Инженерной академии после двухчасовой работы в химической лаборатории я решил прогуляться по Невскому. Видя массу гвардейских офицеров в блестящих покроем и чистотой пальто и головных уборах, я случайно взглянул в большое зеркало (у какого-то магазина) и ужаснулся видом своего костюма. Мне стало совестно, и я скромно смешался с толпой, чтобы быть менее заметным. В это время меня по фамилии кто-то громко окрикнул. В изящной пролетке с орловским рысаком и толстенным кучером сидел блестящий гвардейский офицер и громко звал меня по фамилии. Это оказался мой закаспийский знакомец