Опять лукавил? Играл, как в Вертю? Хотел себе под руку больше корпусов? Зачем? После двусмысленной истории, когда он промедлил с присягой новому императору, после всех вскрывшихся на следствии материалов на Ермолова, мудрено было ему доверять.

Но Алексей Петрович хотел именно этого – безграничного, слепого доверия государя к нему как командующему. К человеку, который был изобличен тайным делопроизводством в связях с заговорщиками.

Проконсул пошел ва-банк, с простодушием честного солдата написал царю: «Не имев счастья заслужить доверенности вашего величества, я пребываю в положении трудном и опасном. Отсутствие доверия лишает меня решимости в военных делах и совершенно охлаждает к оным». Нетрудно было угадать расчет: император испугается просьбы об отставке и напишет: доверяю, конечно, доверяю, как вы могли подумать… Но Никс отставку принял. Может, вспомнил водку с порохом? А может, слова августейшего брата: «Видит себя Бонапартом»?

Теперь приходилось задавать вопросы человеку, которому не верили ни в 25-м, ни в 27-м, а сию минуту – еще меньше. Хотелось показать крутой нрав, заартачиться… Но к утру письмо было написано. Обещания включить в состав Государственного совета даны. Пусть сам Никс больше доверяет мнению Паскевича, старого «отца-командира». Тот учил его, мальчишку, а не позорил. Тем не менее и совет, как удержать персов от разрыва, из уст Ермолова будет полезен. В конце концов, император должен знать больше, чем «отец-командир». Такая теперь должность.

* * *

Окрестности Орла

У Жоржа хватило наглости на пару дней покинуть подопечных персов и отправиться под Орел в село Лукьянчиково, где Ермолов вековал отставку.

Он не собирался ни притворяться, ни выдавать себя за простого проезжающего, который вздумал поглядеть на проконсула, как приложиться к Иверской перед дорогой на Кавказ. У него имелось рекомендательное письмо. Правда, отец предупреждал, что сия рекомендация может сыграть с юношей злую шутку, ибо Алексей Петрович его не любит и даже винит в наушничестве государю: де, неверен, неверен.

Можно подумать, что верен! Но теперь обстоятельства требовали почти просить. На расстоянии Александр Христофорович чувствовал, как будет рад его унижению, а затем и унижению государя тот, кто предпочел бы видеть государем старого друга Константина. Или ловить рыбу в мутных революционных водах, чтобы выудить оттуда потрепанную треуголку Бонапарта.

Капитан-исправник сказал Жоржу, что Ермолов отказывается принимать только местных чиновников. Остальные же могут ехать свободно. В Лукьянчикове имелись две длинные конюшни, выходившие на круг. Хозяин был возле него, выдерживая на длинном ремне ахалцихского жеребца золотистой – изабелловой масти.

При геркулесовом телосложении Ермолова и подчеркнутом нервном изяществе лошади нетрудно было догадаться, кто победит. Проконсул не терпел ослушания, а конь требовал выездки.

«Хорошо, что отец не видит», – подумал Жорж. Бенкендорф терпеть не мог сурового обращения с лошадьми и готов был доказывать, что они умнее собак, их нельзя ни пугать, ни ранить, но можно уговорить. Как именно? Только сам Александр Христофорович знал секрет, но всякий раз лез в бутылку, если ему не верили.

Ермолов, как видно, держался иных методов. Жеребец его побаивался.

– Я привез не меньше тридцати лошадей с Кавказа, – бросил он подошедшему юноше. – Отправил к матери, где можно устроить конный завод. Но вот беда: там жеребчики разгулялись, а наши деревенские кобылки принялись рожать уродов. Вот полюбуйтесь.

Стало быть, конь был полукровкой, а не чистым ахалтекинцем. Однако явно не «уродом». Видно, в мамаши попалась не крестьянская сивка-бурка.

– Орловская рысачка. Недурное наследство. Думаю, их можно скрещивать. Хотя персы – великие враги всяческих смешений. Они предпочтут плохую лошадь с родословной, в надежде, что от нее родятся добрые кони, рослой и сильной, из страха, что в ее потомстве проявятся дурные качества.

Жорж хотел представиться. Но проконсул остановил его жестом. Он вытер потный лоб и перекинул повод одному из своих мужиков.

– Можете не рекомендоваться. Вы слишком похожи на отца.

Молодой человек поклонился.

– Так зачем приехали?

Опальный наместник Кавказа не выглядел ни злым, ни даже особенно сердитым. Скорее ему было скучно, а прибытие нежданного гостя развлекало.

– Персидское посольство сейчас в Москве.

Ермолов закинул за голову ручищи и короткими пальцами взъерошил седые волосы так, что они встали дыбом.

– Глянуть бы хоть одним глазком. А вернее, взглянуть в глаза этим наглым тварям.

– Думаете, это они убили посла?

– Двор точно в стороне не остался, персы раболепны и лживы, – отозвался Ермолов, жестом приглашая гостя в дом.

– А англичане? Они приложили руку?

– Безусловно. – Проконсул сцепил зубы. – Торговая нация, – на его лице мелькнуло презрение. – Об этом должна была знать ваша побочная тетушка Ливен. А если не знала, ну и дура же она.

Жорж посчитал, что не будет возмущаться из-за дамы, ему незнакомой и явно чванившейся бы при встрече.

– А-а-а, – как будто догадался Алексей Петрович. – Она прокололась. Поздравляю. Надо понимать, на кого полагаешься…

Денщик, оставшийся с генералом и в отставке, принес барину с гостем по кружке кваса.

– Берите, берите. У нас не Тебриз, не отравят. – Ермолов отхлебнул. – Грушевый, на гренках.

Жорж попробовал и пришел в восторг.

– Славно! – провозгласил проконсул. – Так о чем, бишь, мы? Об англичанах. Совести у них нет. Какая честь у нации, если ее кровное дворянство вырезали еще во времена Столетней войны? Те, что со времен Тюдоров, накупили титулов с имениями, торгаши. Их интересует прибыль, а не доблесть. Я говорил Грибоедову остеречься. – На лице хозяина появилось холодное выражение. Видно, он не прощал измены. А таковой считал службу бывшего сотрудника другому начальству. Грибоедов перешел к Паскевичу – значит, предал. И Алексей Петрович отрезал его от сердца, как ломоть от буханки хлеба. – Нда-с, говорил. Неугодно было послушать. Макдональд то, Макдональд се. Ну и где был этот, с позволения спросить, Макдональд, когда наших резали?

Проконсул затосковал. Его там не было! Уж он бы показал!

– На Востоке понимают только силу. Милосердие, разумные доводы, это для них пустые звуки. Слабость. А слабости они не прощают. Вывернутся и ударят в спину. Что и произошло.

Жорж был согласен. Но ради них стоит ли забывать о собственной душе?

– Эти кизилбаши, – отрезал проконсул, – отъявленные разбойники. Они другого языка, кроме сабли, не знают. Я слыхал один имам сокрушался: «Народ мой – зверь. Никогда не сделает ничего хорошего, если не занести у него над головой шашку». Впрочем, это не персы. У меня, среди диких племен, в горах воду баламутил.

– Вы его убили?

– Нет, – с явным сожалением сказал Ермолов. – Утек. Надо отдать должное англичанам. Если возьмутся кого скрывать… Они с этими чертями умеют договариваться. Ружья им продают. Холодное оружие у них самих о-го-го. Ну да вы у меня в доме посмотрите.

Собеседники стояли уже на ступенях барской усадьбы, которая была не то что небогата – бедна. Сразу становилось ясно, что грозный Ермул-паша за годы службы ничего не награбил, а царь – не пожаловал.

– Я не просил, – буркнул Алексей Петрович, точно угадал мысли юноши. – А обирать этих нищих, знаете, как-то неловко. Они и без того от меня страдали. Землю за моей кибиткой готовы были целовать, что уехал.

Он жестом пригласил гостя внутрь. Сени, лестница, зала. Все по-простому. Только кабинет хозяина выделялся