– Каким подсылам? – поразился юноша. «Быстры на ногу!» – От каких родов?

Но Ермолов хитро заулыбался.

– Вижу, вы и сами догадываетесь. Если удастся связать их интересы с нашими, то только через отправку ловких барышень в гаремы.

Жорж вообразил Катю в костюме одалиски и покачал головой.

– Если одна из московских барышень лучших кровей станет супругой шахзаде, это очень обяжет наше дворянство, – внушал Ермолов.

– Но она другой веры!

– То-то и беда. Была бы мусульманка, вмиг бы все решили! – сожалению проконсула не было границ.

– Так у вас нет совета?

– Есть. – Ермолов насупился. – Царь должен немедленно вернуться. Хоть бы и Польшу бросить.

– Я этого не решаю.

– Но ваш отец может поторопить. Дела Востока уводят за собой все дальше. От одного народа к другому. Европа давно поделена. Там завоеваний сделать нельзя. Черт ли эта Польша – оторви и брось. А в Азии мы можем быть сильнее всех. Приобретем без большой крови наследие Александра Македонского, вдвое против нашей империи.

«Ноги не начнут разъезжаться?»

– Потому мой совет: Варшаву бросить и спешить сюда. Не то в тылу у турок будет новый огонь. – Ермолов помолчал. – Это мои слова «человеку в сапогах». А вам, понятное дело, поскромнее. Маните шахзаде своей названой сестрой, пока можете. И ее же выставляйте московским родам в качестве будущей невесты персидского властителя, чтоб они раньше времени персиян не зарезали. Бибиковы всем родня, каждая семья будет при интересе и связана по рукам и ногам. – Он снова подмигнул. – Ну что, хитер Алексей Петрович? Хитер. Всех обставит. Не забудьте напомнить отцу про место в Государственном совете. Там я пригожусь, ей-богу.

* * *

Москва

Жорж уехал, не зная, как сказать Кате об идеях проконсула. А Лизавете Андревне? Но до последней все донесла бабушка Бибикова. Вердикт Великой Дамской ложи у графини Марьи Алексеевны. К чему пришли роды и чем их горевшие жаждой мщения сердца должны были успокоиться? Как достойные семейства перетолковали меж собой советы, привезенные из-под Орла?

– Вы с ума сошли? – переспросила госпожа Бенкендорф. – Моя девочка не продается и не отдается законным браком ни в какой гарем.

– Что поделаешь, – развела руками бабушка. – Знать, судьба такая. Мы будем удоволены, только если одна из наших девиц станет там царицей и приведет все Персидское царство к кресту.

Ничего менее реалистичного Лизавета Андревна не слышала.

– Вы что, в сказке живете? – спросила она.

Бывшая свекровь смерила ее долгим взглядом, покачала головой, как бы говоря: ничего-то ты, дуреха, не понимаешь, и молвила:

– В сказке не в сказке, а по Святцам точно живу. И одна на Москве монахиня сказывала, что как раз вышел срок Персидскому царству обратиться.

«Совсем рехнулась», – решила госпожа Бенкендорф.

– Да я своего лютеранина за двенадцать лет обратить не могу.

– А ты пыталась?

Дама развела руками.

– Зачем давить? Если решится, то сам.

– Ни на что он у тебя не решится, – покачала головой свекровь. – А тут условие поставить можно: обращайся, молодец, сам и веди весь свой басурманский народ.

– Довольно! – Лизавета Андревна хлопнула рукой по столу. – Сегодня же возвращаемся в Питер. Дичь какая-то! Несете, что в голову взбредет.

Старуха Бибикова точно ожидала ее отказа.

– А тебя никто и не спрашивает, мать-кукушка. То за одного, то за другого замуж! Думаешь, вас из Москвы выпустят? Или что генерал-губернатор защитит? Ему и в терему Париж мерещится. А у нас разговор короток: холопы тебе в карете дальше заставы проехать не дадут. А дадут – так с лесу коробчонку разобьют, тебя саму, как лягушонку, в ближайшее болото скинут, а девку твою заберут. И поминай, как звали!

Лизавета Андревна задохнулась от такой наглости.

– Да я в сопровождении жандармов поеду.

На свекровь ее слова не произвели никакого впечатления.

– А жандармы чьи люди? Смекаешь? Мы своих холопов в службу отдаем. Можем и обратно их преданность потребовать.

– Дудки! – госпожу Бенкендорф было не так-то просто запугать. Казачка. – Живете, как в позапрошлом веке. Служивый вам более не холоп. Он царю предан, слушает командира.

– Пока денег не отвалят, – вставила Екатерина Александровна. – А деньги у нас найдутся. Так что собирай девку. Под венец пойдет.

– Не раньше, чем Хозрев-Мирза крестится. – В гостиную, где шел разговор, вступил Жорж, уже успевший из-под Орла заехать в Москве в «Лион», переодеться и явиться к Лизавете Андревне засвидетельствовать почтение. Он застал самый конец разговора, но быстро смекнул суть. И теперь намеревался выигрывать время. Ведь главный совет Ермолова состоял в том, чтобы тянуть, сколько получится, до приезда государя, пока все всех не перерезали.

– Это кто ж таков молодец? – с неудовольствием вопросила Екатерина Александровна. – Что поперек разговора встревает?

Жорж отрекомендовался.

– Побочный сын твоего мужа-немца от французской актерки! – фыркнула старуха Бибикова. – И ты ему позволяешь в своем доме рот разевать?

Лизавета Андревна укоризненно глянула на Жоржа. Но юноша не смутился. Сейчас его задача состояла в том, чтобы выпроводить незваную гостью из дома.

– Вы говорите о дальнейшей судьбе Екатерины Павловны. Как же мне молчать?

– Заметь, Павловны. Она моя кровь! – фыркнула Бибикова. – И к тебе, подзаборник, касательства не имеет.

Жорж побледнел.

– Моя мать была великой драматической актрисой. Я не подзаборник. И вам не удастся решить судьбу моей сводной сестры без согласия Александра Христофоровича, – отчеканил он.

– А без моего согласия разве можно? – из противоположных дверей в гостиную вступила Катя. – Ее лицо пылало гневом. Она и так-то вспыхивала, как порох. А тут кто-то распоряжался ею по своему усмотрению!

Старшая мадемуазель Бибикова досидела с бабушкой у графини Толстой до тех пор, пока не было принято решение спросить Алексея Петровича Ермолова, как человека на Востоке бывалого. Ни на что сами не способны! А корчат из себя Боярскую думу! Вот он и присоветовал…

Потом разговор слился к счетам между родней, кто кому в каком колене заступил дорогу на лестнице чинов и пожалований. Кто выше кого должен сидеть. И чья девка приезжему принцу приглянулась более. Разве тогда Катя могла догадаться? Стояла за бабушкиной спиной и хихикала. Мамаши выхваляли свой товар, как на ярмарке. Громче всех почему-то кричала княгиня Урусова, готовая сбыть девку хоть в Петербург, хоть к персам – лишь бы с рук.

Демидовы молчали, потому что их не было. Не по чину потомкам сибирских купцов, хоть бы они и на золоте борзых собак кормили, сидеть в кругу истинной знати!

– Сначала нужно спросить моего позволения, – громко отрезала Катя, глядя на мать, сводного брата и бабушку, как на худших врагов.

– Ну, дом! – провозгласила Бибикова. – Воспитала дочек! Только и делают, что перечат. Ни послушания родительскому слову. Ни смирения. Не по-московски это.

– Какому родительскому слову?! – взвилась Лизавета Андревна. – Я ее мать, не вы.

– Очень даже по-московски, – уперла руки в бока Катя.

– Отрясаю прах вашего жилища от ног своих! – заявила старуха Бибикова и поднялась, чтобы удалиться. Ее никто не удерживал, и она двинулась по анфиладе комнат, оглашая их жалобами на молодое поколение, которое не знает своего места.

– Она вернется, – заметил Жорж. – И снова станет требовать.

– Что же делать? – испугалась девушка.

– Мы тебя не отдадим, – вслед за сестрой в комнату из тех же дверей впорхнула Оленка и обняла Катю за плечи. – Правда, мама?

– Правда. – Лизавета Андревна