что после первых великих реформ — крестьянской, земской и судебной — правительство считало задачу обновления России оконченною и упорно отказывалось «увенчать зда­ние» (как тогда выражались) введением конституции и политических свобод. Пропаганда либеральной конституции каралась, как государственное преступление. Загнанное полицейскими и цензурными мерами в подполье, освободительное движение приняло среди молодежи форму революционного брожения, а наткнувшись на жестокие репрессии, оно повернуло на путь террора, омрачившего последние годы Александра II.

В этой атмосфере растущей реакции эмансипация евреев была невозможна. Та бюрократия, которая приостановила дело «великих реформ» в общерусской жизни, не хотела продолжать и малые реформы в положении евреев. Тут действовали, главным образом, экономические причины. Освобождение крестьян разорило многих еврейских посредников, заработки которых были связаны с помещичьим хозяйством. Эти выбитые из колеи люди бросились в торговлю и индустрию. Общий хозяйственный подъем в России, в особенности расцвет железнодорожного строительства, открыл широкое поприще для промышленной энергии. С упразднением питейной откупной системы в 1861 г. часть крупного еврейского капитала ушла в новые широкие предприятия; «акцизники» сменились «железнодорожниками», учредителями акционерных обществ, фабрикантами и поставщиками для правительственных учреждений. Нарождалась новая еврейская плутократия, рост которой возбуждал зависть среди русских предпринимателей. Увлеченное насаждением индустрии, правительство сначала не делало национальных различий по отношению к капиталистам, но потом оно стало прислушиваться к крикам русского купечества о «еврейской эксплуатации», как называли еврейскую конкуренцию. Возникла теория «коренного» и «пришлого» населения. В связи с этим поставлен был вопрос: насколько оправдались надежды на русификацию или (по официальному выражению) «слияние евреев с коренным населением»? — и получился неудовлетворительный ответ. Не сбылось наивное ожидание, что после первых подачек, облегчения бесправия, евреи станут массами «сливаться» с русскими. Как ни усилилась в 60-е годы склонность к обрусению в верхних слоях еврейского общества, о такой же тенденции в массах не могло быть и речи. И опять правительство призадумалось: может быть, хитрое еврейство надует и не заплатит слиянием за «дарованные» права? Так получился новый материал для канцелярских размышлений на годы, на десятилетия.

Некоторые явления того времени толкнули правительство на путь усердных розысков во внутренней жизни еврейства. В конце 60-х годов в Литве появился человек, предложивший властям свои услуги в роли сыщика-доносителя. То был крещеный еврей Яков Брафман, уроженец Минской губернии, присоединившийся к православной церкви в молодости, чтобы избавиться от кагальных «ловцов», же­лавших сдать его в солдаты. Озлобленный против развращенных пра­вительством агентов кагала, Брафман решил мстить кагалу вообще, самой идее еврейской общинной организации. Когда из высших сфер Петербурга дан был лозунг «слияния», ловкий выкрест стал делать карьеру на разоблачении причин, мешающих слиянию. Какая-то за­писка, поданная им в 1858 г. в Минске Александру II, открыла Брафману двери Святейшего Синода; его назначили учителем еврейского языка в православной семинарии и поручили изыскать средства для устранения затруднений, встречаемых желающими креститься евре­ями со стороны своих единоверцев. Когда в середине 60-х годов, пос­ле подавления польского восстания, дан был лозунг русификации Западного края, Брафман отправился в главный штаб русификато­ров, Вильну, и там стал раскрывать перед высшей администрацией края «тайны еврейского кагала». Он уверял, что официально упразд­ненный в 1844 г. кагал в действительности еще существует как могу­щественная тайная организация, которая деспотически властвует в общинах при помощи угрозы «херемом» или поощрения «хазакою» (предоставление монополий) и поддерживает в еврейских массах вред­ную национальную обособленность, вражду к христианскому об­ществу и правительству. Искоренить это еврейское «тайное пра­вительство» можно только путем уничтожения последних остат­ков кагального самоуправления: нужно закрыть все особые еврей­ские общества и союзы и растворить каждую еврейскую общину в местном городском или сельском обществе, — словом, уничтожить еврейство как национальную организацию или «государство в государстве».

Эти идеи новый Пфеферкорн развивал в ряде статей, напечатанных в официальной газете «Виленский Вестник». В особом сочи­нении «Книга Кагала» (1869—1871) Брафман доказывал существо­вание «тайного еврейского правительства» на основании выписей из старых кагальных пинкосов, из Талмуда и раввинских кодексов, и осветил все это так, как будто русское правительство стоит перед альтернативой: либо разрушить еврейскую общину со всеми ее учреждениями, либо подвергнуть Россию опасности быть завоеванною «всемирным кагалом». К последнему был причислен и союз «Alliance Israelite Universelle», учрежденный недавно в Париже для целей взаимопомощи евреев различных стран. Изданная на казенные средства, «Книга Кагала» была разослана по всем присутственным местам империи, дабы русские чиновники руководствовались ее указаниями и знали, как бороться с «внутренним врагом». Напрасно еврейские писатели в брошюрах и статьях обличали невежество Брафмана и полное извращение роли кагалов в прошлом и настоящем; напрасно боролись против проектов доносчика еврейские делегаты в комиссии, учрежденной виленским генерал-губернатором для обсуждения этих проектов (1869). В Петербурге за виленские откровения ухватились, как за доказательство опасного еврейского «сепаратизма».

В это время произошел случай, подтвердивший для высших сфер факт замкнутости евреев. Объезжая Царство Польское (1870), Александр II увидел сплошные массы хасидов с длинными пейсами и в длиннополых костюмах. Возмущенный этим зрелищем, царь приказал строго соблюдать в польских губерниях старый закон о запрещении еврейской одежды, и губернаторы с азартом принялись искоренять «безобразные костюмы и пейсы» хасидов. Вскоре вопрос о «еврейской обособленности» поступил на рассмотрение Государственного Совета. Явно находясь под влиянием разоблачений Брафмана, Государственный Совет нашел, что «запрещением внешних отличий в костюме далеко еще не достигается желаемое правительством уничтожение обособленности евреев и почти враждебного к христианам настроения еврейских обществ», которые «составляют у нас замкнутую религиозно-гражданскую касту или почти особое государство в государстве». А потому Совет предложил поручить особой комиссии «обсудить вопрос об изыскании средств к возможному ослаблению общественной связи евреев» (декабрь 1870). Такая комиссия из представителей различных министерств была учреждена в 1871 г., под председательством товарища министра внутренних дел Лобанова-Ростовского («Комиссия по устройству быта евреев»).

Пока правительство собиралось карать евреев за их обособленность, произошло событие для того времени необычное: пасхальный погром 1871 года в Одессе. В этом городе, житнице юга, обязанном торговым процветанием евреям и грекам, издавна существовало соперничество между этими двумя национальностями на почве хлебного экспорта и колониальной торговли. Соединившись с русскою чернью портового города, греки решили отомстить евреям или запугать их уличным погромом. Для возбуждения толпы они пустили ложный слух, будто евреи похитили крест с ограды церкви и бросали камни в церковь. В пасхальное воскресенье (28 марта) толпы греков и русских стали бить евреев, громить и грабить их дома и лавки сначала в районе церкви, потом на соседних улицах и, наконец, по всему городу. Три дня продолжались эти дикие сцены на глазах полиции и войска. Только на четвертый день Пасхи, когда сотни