интеллигенты обратились к нему с протестом, он написал в отвег свою статью «Еврейский вопрос» (1877), где он себя не признает юдофобом, но еврейскому народу приписывает ненависть к другим народам. «Признаки еврейского status in statu суть: отчужденность на степени религиозного догмата, неслиянность, вера в то, что существует в мире одна лишь народная личность — еврей, а другие хоть есть, но надо считать, что как бы их и не существовало. Выйди из народов и составь свою особь и знай, что ты один у Бога, остальных истреби, или в рабов обрати, или эксплуатируй. Верь в победу над всем миром; строго всем гнушайся и ни с кем в быту своем не сообщайся». Так отвечал Достоевский еврейской интеллигенции, верно разглядев под налетом ассимиляции «неслиянность» масс; но вся характеристика еврейства в целом у него вытекла из фантазии, склонной рисовать преступное. Еврейской национальной идее, по существу, оборонительной, Достоевский навязал хищные черты того наступательного национализма господствующего народа, глашатаем которого в русской публицистике он сам сделался.

Однако в то время прогрессивное еврейское общество не придавало значения этим предвестникам реакции, ибо все еще находилось под обаянием освободительных идей, господствовавших в лучшей части русской интеллигенции. Для еврейской молодежи самым сильным фактором культурного обновления была общеобразовательная школа. В гимназии и университеты, двери которых были широко открыты для евреев, хлынул поток молодежи, охваченный радужной надеждой на свободную жизнь среди свободного русского народа. Через русскую литературу она приобщалась к лучшим европейским идеалам. Властители дум того поколения — Чернышевский, Добролюбов, Писарев, Бокль, Дарвин, Милль, Спенсер — стали кумирами и еврейской молодежи. Головы, еще недавно склоненные над Талмудом в хедерах и иешивах, наполнились новыми идеями позитивизма, эволюционизма, социальных реформ. Резок был переход от раввинской схоластики, от усыпляющей хасидской мис­тики в этот мир идей, ярко освещенный солнцем науки, к новым от­кровениям, вещавшим о свободе мысли, о разрушении оков старой традиции, об уничтожении всех религиозных и национальных пере­городок, о всечеловеческом братстве... Началось крушение старых кумиров: послышался вопль преклоненной перед ними массы: пошла трагическая борьба «отцов и детей», борьба непримиримая, ибо на одной стороне стоял обскурантизм или ортодоксизм, а на другой — отрицание всех исторических форм иудаизма, не только религиоз­ных, но и национальных. Между этими крайними лагерями стояли люди переходного поколения, те любители просвещения, или «гаскалы», из школы Мендельсона и И. Б. Левинзона, которые в пре­жнее время терпели от религиозного фанатизма, а теперь выступали в качестве примирителей религии и просвещения. Возрождение биб­лейского языка в литературе и обновление ее содержания были для них важнейшей задачею. Они хотели идти по пути эмансипиро­ванного западного еврейства только до определенной границы, не порывая с национальным языком и национально-религиозны­ми идеалами.

Вмешательство русского правительства в процесс культурно­го обновления еврейства много вредило его правильному ходу. Официальный лозунг русификации соблазнял тех из новой интел­лигенции, которые либо верили в честные намерения правитель­ства, либо хотели делать на этом карьеру. Как некогда в Австрии времен Гомберга, образовался союз еврейских прогрессистов с агентами власти против фанатизма «темных масс». Многие «ка­зенные» раввины и школьные учителя из питомцев Виленского и житомирского Раввинских училищ играли роль правительственных чиновников, опиравшихся в своей борьбе с ортодоксией на полицей­скую власть; они не считались с настроением масс, когда призывали правительство на помощь в борьбе с суеверием хасидов и цадиков. В 1864 г. были подвергнуты строжайшей цензуре все хасидские книги, и многие из «житий святых» были изъяты из обращения; цадикам-чудотворцам запрещалось объезжать свои районы с целью взимания даров от своих почитателей, но это повело только к тому, что верую­щие ездили к ним на поклон. Польские и украинские местечки кише­ли толпами хасидов, стекавшимися к дворам цадиков, особенно во время осенних праздников. Здесь предавали анафеме дипломиро­ванную интеллигенцию, проводившую правительственную политику ассимиляции.

Особая разновидность ассимиляции создалась в еврейском обществе Царства Польского, преимущественно в Варшаве. Здесь политическая угодливость преобладала над культурными стремлениями. «Поляки Моисеева закона» добивались вступления в польское общество после того, как в годы восстания (1861—1863) их охотно принимали, как нужных союзников. В издававшемся в Варшаве польско-еврейском еженедельнике «Jutrzenka» («Заря») повторялась на все лады избитая теория Запада, что еврейство есть лишь религиозный союз (zwiqzek religijny), а не национальный. Один из главных сотрудников журнала, Людвиг Тумилович (автор монографии по истории евреев в Польше, потом известный социолог, крестившийся и ставший профессором австрийского университета), открыл свою серию исторических статей следующим замечанием: «Что евреи имели историю — это было их несчастьем в Европе, ибо история их имеет своей непременной предпосылкою жизнь обособленную, отдельную от жизни окружающих народов, а в этом-то и заключается несчастье». Так стояли друг против друга два полюса: верхи еврейского общества в Варшаве отвергали всю национальную культуру, между тем как народная масса, слепо преклонявшаяся перед цадиками, фанатически отвергала самые необходимые элементы европейской культуры.

Между тем в высших кругах еврейского общества в Петербурге носились с излюбленною идеей русификации, столь близкой сердцу российских сановников. В 1863 году кружок петербургских богачей и интеллигентов учредил «Общество для распространения просвещения между евреями в России». Новая еврейская колония в столице, где в силу законов 1859 и 1861 годов стали селиться лица привилегированных категорий — крупные коммерсанты и люди с дипломами высших учебных заведений, не могла еще выделить из своей среды достаточное число деятелей для образования авторитетного комитета Общества. В первое десятилетие в комитете заседали рядом с учредителями — бароном Горацием Гинцбургом и Леоном Розенталем — бывшие евреи: проф. Д. Хвольсон и лейб-медик И. Бертенсон. Цель учреждения Общества объяснена весьма упрощенно секретарем его Розенталем: «Мы постоянно слышали от высокопоставленных особ, с коими встречались, упреки евреям в бытовой обособленности, фанатизме, отчуждении от всего русского, и полу­чали со всех сторон уверения, что с устранением этих особенностей положение наших братьев в России улучшится и мы все станем рав­ноправными гражданами государства. Это и побудило нас учредить союз образованных людей для искоренения вышеупомянутых недо­статков наших путем распространения среди евреев русской грамо­ты и полезных знаний». Русское образование ради достижения рав­ноправия — стало лозунгом Общества. Оно поощряло высшее обра­зование выдачею денежных пособий студентам-евреям, будущему классу привилегированных, но на первых порах ничего не делало ни для создания нормальной народной школы, ни для реформы хеде­ров и иешив. Распространению «полезных знаний» оно содействова­ло субсидированием нескольких еврейских писателей, переводивших книги по истории и естествознанию на древнееврейский язык.

Еще более узко утилитарно понимало свою задачу учрежден­ное в 1867 г. отделение «Общества просвещения» в Одессе[53]: оно по­ставило себе целью «просвещение евреев на