Шану стало не по себе. Он почти пожалел, что остановился и сглупил, ввязавшись в разговор с безумной мошенницей.

— Но я не вижу ее среди живых, — вдруг выговорила смердящим холодом пророчица, а у Шана бешено заколотилось сердце, и ком застрял в горле.

— Но вот что странно, — добавила она. — И среди мертвых ее тоже нет.

Чтобы не привлекать внимание, они объехали Ребульеру стороной. Далеко стороной. Городок крохотной горошиной виднелся на горизонте, когда, обуреваемый тяжелыми мыслями, Шан наконец-то поделился с Забом:

— Как думаешь, что имела в виду старуха, когда сказала про Флейю?

— Даже в голову не бери! — остро отреагировал Ревущий. — Слышишь? Выкинь из головы! Если и предположить, что она настоящая пророчица и что в ее словах есть смысл, то, скорее всего, имелся в виду переход Цефлим и Хитреца, их прыжок через дни пути с помощью мелина. Их состояние так и можно обрисовать: ни жив, ни мертв. Только так.

Забиан успокаивал наследника, и Шан предпочел принять его версию, а не метаться в беспомощности, поддавшись шепоту настойчивого и сводящего с ума предчувствия.

Но, убаюканное и закормленное, оно на задворках сознания продолжало шептать: с Цефлим что-то случилось, с сестренкой что-то не так.

* * *

Первое, что сделал Хитрец, — прокудахтал, переминаясь с ноги на ногу, что-то о том, что у него частенько при переходе мутит в кишках, и сбежал в кусты. Цефлим чувствовала себя неуютно, не более: слегка сжало желудок, и рыбка запросилась наружу, но это мелочи. Она осмотрелась.

Кроме кустов, в которых кряхтел провожатый, из растительности виднелось лишь дерево. Под ним сарай с хлопающей дверью. Мерзлая, вспаханная земля под ногами, выкорчеванные сорняки. И повсюду холодный туман.

Когда мама болела, Цефлим каждый день меняла в вазе у постели ее любимые цветы сирени. Так вот: туман был такого же бледно голубого цвета. Казалось, что она видит даже снующие туда-сюда капельки пара в сгустках лоскутных завихрений, настолько он был густой и плотный.

Как далеко их забросило? Насколько же сильно отличается эта земля от всего, к чему привыкла Цефлим… Девочка поежилась, продрогнув. «Ну где же этот болван? — зло думала она. — Солдафоны поголовно бездельники и дармоеды, а этот самый наглый. Сказали ему доставить, а он чуть что и обосрался — слабак».

Вернулся Хитрец, заправляя на ходу полы рубахи за пояс. Из широкого кармана торчал наконечник — того и гляди вывалится. Цефлим многозначительно вздохнула. Хитрец смешно переваливался, охал, как сварливая кухарка, и был похож на курицу-несушку. У папиного друга, владельца столичных тесвариц были большие курятники, и Цефлим, если верить рассказам матери, научилась ходить именно благодаря несушке, похожей на Хитреца. Маленькой Флейе очень хотелось догнать курицу и выщипать ей хвост, а на четвереньках никак не удавалось осуществить задуманное, потому настырный младенец взял, да и пошел.

— Ну что ж! — Хитрец вытер руки о штаны. — Вот и дошли! Быстро? — И сам же и ответил, не дожидаясь реакции девочки: — Быстро. Пойдем-пойдем. — Подтолкнул Цефлим к сараю. — Нас должны ждать. Ох, я уж им задам, если не ждут! Пусть только попробуют…

Цефлим повела плечом, брезгливо скинув руку Хитреца.

Какой же он суетливый, безалаберный и мерзкий!

Ноги спотыкались о мерзлые глыбы земли. Цефлим думала о том, что у нее нет даже сменного белья, ведь ждать брата и Заба придется не один день и те тряпки, в которые она переоделась, чтобы выскочить из дворца незаметной, уже пропахли потом.

Она мечтала отыскать тут водоем. Да, она бы сама нашла его. Ведь должен быть ручей, родник или река какая? Ведь люди, раз уж они тут живут, берут откуда-то воду для питья? Она не попросит показать куда идти, главное, чтобы водоем существовал, а уж она его отыщет. Сама.

И интересно, кто здесь живет? Что вообще может заставить жить человека в такой неприглядной глуши?

У самого сарая земля стала мягкой, ноги даже слегка пружинили. Строение из серых досок стояло на сваях, и к двери вела покореженная лестница. И даже солома на крыше была не ярко-желтой, а какой-то безжизненной, выцветшей и скучной.

«Ну что ж, — подумала Цефлим, — похоже единственным развлечением будет выслушивание местных баек про скорбные топи и об ужасных тварях, что в них обитают. Тоска… Поторопись, Шан, поторопись, прошу тебя».

Поднявшись по лесенке, она задержалась у входа. Из сумрака помещения ударил запах гари и выпивки. Но не успела она возмутиться, как небрежный толчок в спину загнал ее внутрь.

— Эй! — крикнула она, сцепив зубы. — Полегче!

Хитрец, кашлянув, вошел следом, загородив единственное отверстие, что пропускало в комнату дневной свет.

Полумрак, и без того непроглядный, стал муторно грязным, дерзким, щекочущим нервы.

— Вы посмотрите, кто пожаловал! — Хриплый, с вызовом, голос раздался из тьмы, к которой глаза Цефлим отказывались привыкать. К вони перегара добавился оттенок кислого табака. — Принес?

— А то как же! — охотно отозвался Хитрец. — Нахим, ты ж меня знаешь, я слово держу. Золотые приготовил?

— Сначала камень! — Другой, менее настойчивый, но такой же, пахнущий дерьмом, голос.

— Что тут происходит? — пробормотала негромко Цефлим, отступив в сторонку и выставив руки за спину, чтобы нащупать хоть что-то для опоры. В ее сердце пытались ворваться паника и испуг, но она упорно не давала им прохода, успокаивая и уговаривая себя. Но слов не находилось, а дыхание сбивалось.

Хитрец швырнул мешок, который дал ему Забиан, и тот громыхнулся на стол. Теперь Цефлим разглядела стол и три силуэта за ним: грузные, бесформенные кучи с поблескивающими глазами.

— Откуда нам знать, что он настоящий? — Вальяжно спросил третий голос, похожий на бас главной служанки, личной помощницы мамы. Никогда еще ее голос не был столь пугающим и холодным.

Хитрец потянулся к Цефлим. Девочка вскрикнула и отпрянула в угол, но рука уже схватила ее за шею, грубо потянула и толкнула в затылок по направлению к столу. Цефлим упала на колени. Но ссадины не причинили боли. Барьер лопнул, и жуткий страх заполнил сознание и тело, душу и сердечко, бьющееся так часто и сильно, что невозможно было расслышать ничего, кроме этого бешеного стука.

Камень на столе засветился красным, будто подули на затухающие угли, и страшные, изуродованные шрамами бородатые лица троих склонившихся над ним осветились зловещим багрянцем. Цефлим отползла назад и уперлась в ноги Хитреца. Йур-Хаул потух.

— Она кровей Владетеля? — догадался тот, что сидел в середине и которого Хитрец назвал Нахимом. — Оправдываешь свое прозвище. Лови!

Хитрец поймал мешочек поменьше, звякнувший в руках монетами.

— И что нам с ней делать?

У Цефлим помутнело в глазах, на языке появился привкус крови — прокусила губу, когда упала у стола.