Шрифт:
Закладка:
— Что хотите. Обратно я ее не возьму. За сим откланяюсь. Приятно иметь с вами дело, господа.
Хитрец вышел, спустился с лестницы, поскрипывая половицами, и растворился в тумане. Цефлим, сидя на полу и прижавшись к стене, заметила вспышку, более яркую, чем мутноватые волокна смога.
Она не думала о нем плохо, о том, какая же он тварь и сволочь, она старалась не думать совсем. Ноги Цефлим стали ватными, тело оцепенело. Первая мысль о побеге умерла нерожденной. Потом снова вспыхнула: может и не убегу, но попробовать стоит.
— Анош, — прогрохотал Нахим, — выброси ее в топи, а то я подношение прошлой муту-льяд пропустил. Наверно злится. Нужно ублажить. А тебе, Горох, придется сходить в селение и найти жертву покрупнее, боюсь эта ему на один зубок.
— Почему Горох всегда ходит за жертвой? — обиженно заныл Анош. — У меня бабы не было уж не помню сколько, а он поди там их потчует ненароком.
— А как же твой пособничек? — хохотнул третий, по-видимому, тот самый Горох. — Али забыл как его потчевал, пока тот себе вены не перегрыз?
— Его сраная жопа не в счет!
— Горох поумнее тебя будет, — возразил Нахим и пристукнул кулаком по столу. — Да и воняет не так сильно. Забирай эту!
— Мелкая больно!
— А тебе не все равно?
— Ну ладно…
И Цефлим вскочила на ноги. Но тут же с силой врезалась головой во что-то жесткое и опрокинулась навзничь.
Мир перевернулся и ускользнул.
Анош торопливо подлез, схватил девочку за ногу, подтянул, перехватил за шкирку, с легкостью приподнял и еще раз стукнул головой о торчащую из стены деревянную балку. За мгновение до того, как Цефлим распахнула в ужасе глаза.
Нахим вышел, пожелав хорошо оттянуться. Горох решил остаться, потому что «ни разу не пробовал таких молоденьких девиц» и ему было интересно.
Анош стянул с нее штаны вместе с трусами и бросил бессознательное тельце на стол. Расстегнул ширинку.
Иногда Цефлим приходила в себя, но тут же гасла, успев лишь вяло вздрогнуть. Один раз, согнув руку в локте, оперлась о стол, попыталась приподняться, но тут чудовищная боль внизу живота захлестнула, рука затряслась и ослабла.
— Ну как?
— С бабой лучше.
— Подвинься. Хочу кое-что попробовать.
Горох навалился, прижал Цефлим и, достав короткий нож, два раза вонзил лезвие в промежность девочки, а потом исполнил задуманное.
Хриплый стон вырвался из горла измученной жертвы. Насильник пару раз ткнул ножом под ребра, чтобы очнувшаяся замолкла.
Ее оттащили за забор, к топям и швырнули в болото.
Стихли говорливые лягушата.
Анош боязливо отступив от черной, вязкой воды, прокричал:
— Это за прошлый пропуск! Взамен ничего не надо! Подарок!
И торопливо убежал прочь.
Обнаженное, искалеченное тело Цефлим погружалось в жижу, испускающую теплый пар, а в месте соприкосновения с нежной девичьей кожей — пузыри. За шею обхватили склизкие, шипастые пальцы, а талию обмотала поясом щупальца.
До угасающего сознания доносились обрывки чужих мыслей извне.
— И это мы-то звери?
— Она нас слышит!
— Не может быть… Кто она?
— Тащите ее к хозяину…
На Скорбных топях в это время цвели самые редкие и красивые кувшинки Тэи — желтые мухобойки.
Много льяд прошло с тех пор, как Пепит поселилась под Оранговыми вратами неприступных Дургам. Она устала странствовать. Живописная каменная арка, в которую на закате покрасневший Нари закидывал, словно удочку, свой последний лучик, настолько приворожила брошенную родителями девчонку, что уходить более не захотелось.
Если бы не бестолковые местные мальчишки, вбившие в свои юные и горячие головы цель — изгнать дикарку во что бы то ни стало.
Сначала она терпела их нападки, мирилась с издевками, собиралась уже было уйти, но повстречала Ри. Он защитил ее, вернул украденную брошь, которая напоминала о доме. Она предложила ночлег. Ри единственный, кто не испугался, узнав о ее недуге. Он убедил Пепит, что это не болезнь. До того она чувствовала себя только изгоем, уродкой, но рядом с Ри осознала свою неповторимость. Поэтому с охотой откликнулась на призыв и помогла. Она была рада снова увидеть его.
А с мальчишками решила разобраться раз и навсегда.
Однажды вечером они снова подкрались к ее жилищу. Их было трое. В руках одного — короткий гарпун с обрывком красной веревки.
Осмелели. Ведь поначалу приходили гурьбой, устраивали засады, караулили каждое окно, через которое «тварь» могла ускользнуть. Раньше они боялись. И она намеревалась показать, что страх их, воспитанный слухами и легендами, угас зря.
Пепит ждала, притаившись на самом верху каменной арки Оранговых врат.
Мальчишки, младшему из которых по виду было от силы пару льяд, а старшему чуть больше трех, осторожно приближались к скромному жилищу Пепит. Хижина, неумело сложенная из коряг и веток и давным-давно оставленная лесным отшельником, как потом догадалась новая постоялица, использовалась местными детьми в качестве игрового шалаша для озвучивания жутких сказок из второй эпохи. Теперь это ее иженкум. Так люди называли жилища тварей.
Предусмотрительно запихав в щель между гнилых досок прямо на пороге пучки корня лисьего лопуха, старший оглянулся и протянул остатки травы младшему товарищу со светлой макушкой. И прошептал:
— Под окно тоже положи. Она не должна сбежать.
Они верили, что корень не позволяет отродьям Думрока покинуть иженкум. Так рассказывали легенды и трухлявые от старости охотники на тварей, каждый из которых готов был поклясться, что изничтожил последнего.
Пепит не нравился запах лисьего лопуха. Да и кому он мог понравиться? — кислый и тошнотворный. Она использовала его для отпугивания мух и слепней.
А еще люди верили, что в иженкум нельзя войти без приглашения, поэтому старший, вытерев потную руку о штаны, трижды постучал в дверь.
Пепит достала из сумы раковину, обработанную внутри истолченным в пыль каргом. Такая же лежала на столе в хижине. Порошок дал ей один из горных цнои, спустившийся за водой в лесной родник. Он сказал, что это средство хорошо залечивает раны, и оно действительно работало. Но совершенно случайно Пепит обнаружила другую особенность каржьей пыли. А уж какой из камней был истолчен или то была смесь, — она не знала, цнои не раскрыл секрета. Раковины же Пепит нашла в дороге.
Она приблизила морскую, с длинными шипами, ракушку к лицу и прошептала в нее слова, а четкий, громкий голос одновременно раздался изнутри иженкума:
— Открыто. Входите.
