Кеннет. Его не удивляет богатство убранства, он всё ещё может здраво оценить состояние семьи Валерии по внешнему виду нескольких комнат. И он не беспокоится, что девушка будет замучена голодом. Но червяк-паразит в голове подтачивает мысль: Кеннет не хочет её отпускать.

И может, он не знает, как будет действительно лучше для Валерии, почему-то ему думается, что под его опекой у неё есть больше шансов прожить счастливую жизнь. Он точно не выдаст её замуж за мужчину, который позволит себе поднять на неё руку или относиться неуважительно, повышая голос или считая да Косту не более чем мебелью в красивых комнатах. И всё же он не может решать за неё, да и мысли вслух не озвучивает.

Их оставляют ждать. Харон тут же тянется к картине на стене, прикладывает пальцы к золочёной раме. Его не останавливает даже молчаливое осуждение Богоматери на полотне.

– Мне всегда казалось, что живописцы – маги. Я даже бывал у нескольких, но они оказались обычными людьми. – Харон потирает подбородок и очень вовремя отходит на шаг от картины. Мажордом приглашает пройти их дальше в соседнее помещение – парадную гостиную. Наверное, в самое роскошное помещение во всём доме: с картинами в тяжёлых рамах и лёгкими бюро, резными сундуками и расшитыми салфетками.

Гостиная уже полна людей: хозяева и слуги, дети и даже маленькая рыжая собачка на руках у мальчишки. Но обменяться любезностями и соблюсти этикет не успевает никто. Валерия всплёскивает руками, отпускает лорда Кеннета и бросается к женщине в тёмном платье с покрытыми шалью плечами. Не нужно знать языка, чтобы понять, что Валерия обращается к каждому из родных по ласковым прозвищам, особенно режет слух papi. Она бросается на шею матери, женщина, поднимается из кресла и обнимает дочь, крепко стискивая её. У Кеннета внутри свербит.

И хоть воссоединение семьи зрелище действительно трогательное, он чувствует себя несчастным. Чуть меньше, чем когда понял, что потерял О'Райли. Лорд отводит взгляд всего на секунду, прежде чем решает, что ему не стоит окончательно забывать о вежливости. Стоит объясниться, пока старшая сестра Валерии прижимает её к груди, обливаясь слезами. Кеннет заводит руки за спину и сцепляет их в замок.

– Мистер Спаркс, представьте меня хозяевам. И скажите, что искренне счастлив, что мисс Валерия вернулась в отчий дом.

– Да, сэр, – Оливер выступает вперёд, однако отец да Косты останавливает его рукой.

– Я знаю ваш язык и понимаю французский, сэр, если вам проще изъясняться на нём. Меня зовут Габриэль Диас Артуро да Коста. Благодарю за возвращение моей дочери домой.

Глава 30. Самое время прощаться

Для них не накрывают праздничный стол, они заявились без соответствующего письма, да и требовать к себе особого отношения, как к адмиралу Англии в начале прошлого столетия, не стоит. И Кеннет это прекрасно понимает. Он и не требует, и даже не кривит душой и лицом, прохаживаясь по узкому кованому балкону, выходящему во внутренний сад. Бентлей впервые видит подобное архитектурное решение, но полагает, что сделано это в первую очередь ради того, чтобы в жаркий летний день можно было скрыться в тени растений и цветов. Красиво и умно, однако для своего особняка он такое никогда не отстроит.

Габриэль да Коста обращается к Кеннету, останавливаясь у перекладины:

– Я вам очень благодарен, мистер Кеннет, что вы вернули Валерию домой. Мы очень переживали, моя супруга не находила себе места. Мой старший сын Матео обещал её найти, но сами понимаете. Тогда супруга облачилась в траур, потому что не было уже никакой надежды увидеть дочь.

Кеннет понимает.

Всё дело в Энни, в Моргане. Сложно вспомнить, из-за кого он действительно сильнее переживал. Рана, оставленная смертью Морганы, ещё не затянулась. Она болит и кровит, в то время как смерть сестры – рубец совершенно не видный, а потеря отца и вовсе не больше, чем воспоминание. И потому ему кажется, что более невыносимых страданий он не переживал до этого момента своей жизни. Воспоминания подбрасывают лишь один вопрос: а сделал бы он всё то же самое для старшей сестры?

Если бы была возможность – конечно. Только тогда он ничего не знал о возможности воскрешения, теперь же у него есть шанс. Последний.

Бентлей ровняется с Габриэлем.

– У вас чудесная дочь, губернатор. И я говорю не столь о её красоте, сколько о чрезвычайно остром уме и смелости, которой иной раз нет даже у солдат, защищающих границы своего государства. Она спасла мне жизнь своими решительными словами и поступками.

Он не отблагодарил её в полной мере. Даже не попытался этого сделать. И все новые проблемы, невзгоды и трудности, с которыми Валерии пришлось столкнуться, выпали на её долю исключительно из-за его собственных попыток починить раздробленное. Габриэль да Коста слушает его внимательно, и Кеннет считает своим долгом продолжить, аккуратно сглаживая и не упоминая все сомнительные для осознания детали истории:

– Мы оба оказались на пиратском судне. Она проявила самые благородные качества, защищая израненного меня, заботилась, пока я не имел возможности ходить и ясно мыслить. Потому, когда появился шанс, я был обязан исполнить её единственное желание. Она стремилась вернуться к вам и очень сильно страдала. Честно, губернатор, я совершенно не выношу женских слёз.

Бентлей осекается. Если бы он сам был отцом, то сейчас задался вопросом, не пытается ли кто-то посвататься к его дочери, расхваливая её и высказывая нескромное мнение и впечатление. Но Кеннет смотрит на Валерию исключительно как на сестру.

– Полагаю, теперь я вам должен заплатить, мистер Кеннет?

– Нет, мне это не нужно. Я лишь попросил бы у вас разрешения задержаться на некоторое время в вашем доме, прежде чем мы отбудем в плаванье. Квартирмейстеру на моём корабле требуется некоторое время, чтобы обеспечить экипаж провизией. Потому, если вы не возражаете…

Конечно, это не всё, о чём хотелось бы Кеннету попросить отца Валерии. Ведь он губернатор. Пускай и испанской колонии, но когда дело касается репутации, добродетелей или просто сделок, перед которыми произошло некоторое благостное событие – не имеет значения, по одну ли сторону баррикад люди. И всё же он больше ничего не просит у Габриэля.

– Это меньшее, что я могу для вас сделать, мистер Кеннет.

– Да, но и я не хочу злоупотреблять ни вашим гостеприимством, ни вашей благосклонностью.

Ещё некоторое время они стоят, смотрят на сад и переговариваются о повседневных мелочах, которые помогают восстановить Бентлею картину мира. С момента возвращения с того света ему