Разведка показала, что резиденция клана Чу Юн, Бамбуковая Крепость, сожжена дотла, живых в ней не осталось, воинов Цинь Сяньян, впрочем, – тоже. В лесах нашлось около сотни адептов Чу Юн, скрывающихся в земляных убежищах и пещерах; сначала они напали на отряд Цинь Сяньян, приняв их за подручных Беркута, но Цинь Мисюин проявила редкое терпение и милосердие, убедив их опустить оружие и помочь. Все они родились гораздо позже Сошествия гор, все они не были виновны в бедах Цинь Сяньян и даже толком не знали о случившемся.

Адепты Чу Юн отлично знали местность: с их помощью удалось выяснить, что Снежный Беркут, прочесав окрестности резиденции и прикончив попавшихся заклинателей, объявил себя новым хозяином земель Чу Юн и пошел походом на город Юн, вполне успешно заняв его. Местных жителей его воины почти не тронули, лишь слегка ограбили по дороге, так что большинство крестьян остались на месте; но были и те, что собрали пожитки и убежали в сторону границы с Ин.

У Цинь Мисюин подчиненных было значительно меньше, чем у брата, открытое столкновение с ним не привело бы к победе, а потому она решила продолжить скрываться, вызволять уцелевших адептов Чу Юн и отлавливать «беркутов» поодиночке или малыми группами. Часть адептов она отправила на границу с Ин – занять основные дороги, по которым шли торговые обозы, и отрезать брата от снабжения: возможно, лишившись продовольствия и необходимых вещей, он станет сговорчивее. Ючжэнь и Цю Сюхуа вызвались охранять границу первыми: он – потому что не мог больше видеть то и дело попадавшиеся в лесу и на холмах трупы и разоренный край там, где прошел Снежный Беркут; она – потому что хотела остаться с Ючжэнем наедине или, возможно, по какой-то иной причине. Молодой даос не задумывался. Именно он через пару дней и услышал разговоры торговцев; количество обозов резко сократилось, люди обходили подозрительные земли стороной, но этот обоз пришел издалека, почти из Далян, и местных новостей еще не знал – зато привез свои.

Толстенький невысокий торговец в темно-синем ханьфу рассказал, заикаясь, о том, что на днях западные горы тряслись как в лихорадке. Это заставило его гнать свой обоз быстрее, однако через некоторое время их все равно нагнал заклинатель из Хань Ин, торопившийся в столицу. По его словам, из-под земли вырвалась чудовищно огромная птица, полыхавшая как сотня костров, и двигалась она прямо в Ин.

«Возвращаться нам бессмысленно, так что мы решили идти дальше. Но здесь не задержимся, – стучал торговец зубами, – пойдем на восток, в Минъюэ. Там море, может, чудовище стороной пронесет, а нет – так вода потушит».

Задержав обоз, послали за Цинь Мисюин. Услышав об огненной птице, она побледнела, подробнее расспросила обозников, а потом велела части своих людей собираться.

«Пусть нам никогда не обрести дома, если это чудовище связано с призванным Чу Юн богом, – твердо сказала она, – мы не можем остаться в стороне. Другие кланы уже наверняка там, и наша помощь будет нелишней. К тому же это возможность показать себя с лучшей стороны, ведь поступок Снежного Беркута уже бросил тень на Цинь Сяньян; наше бездействие навлечет еще большую».

Так Ючжэнь и оказался в горной долине, где заклинатели пяти кланов пытались одолеть огромную птицу, будто вышедшую из самых страшных ночных кошмаров. Он смотрел на грубо вылепленную тушу, покрытую уродливыми костяными наростами, на языки пламени, подобно перьям окутывавшие обрубки крыльев, и никак не мог понять: как в гармоничном, созданном богами мире могло появиться такое? Даже нечисть подчинялась своим законам, здесь же законов словно не существовало вовсе. Ючжэнь никогда ничего не боялся, но теперь…

Цинь Сяньян прибыли на место в разгар очередной попытки не дать птице сбежать из долины и сразу приняли самое деятельное участие. Удивительно, но их никто не прогонял, напротив, поблагодарили за помощь. Само собой, Цю Сюхуа не осталась в стороне, и Ючжэнь едва успел попросить ее быть осторожнее. Сам он отправился в лазарет, рассудив, что его навыки в траволечении и целительстве пригодятся, даже если он ничего не смыслит в травах линцао и прочих заклинательских зельях. На первое место вышел Ючжэнь-монах, и юноша охотно передал ему управление, позволяя заниматься привычным делом, для которого не требовалось размышлять или пытаться осознавать происходящее. Он толок травы, смешивал их, промывал и перевязывал раны и ожоги, а в голове было звонко-пусто, как в забытом кувшине, который никто не отнес к источнику. И в этой звонкой пустоте почти болезненным эхом отдались слова прибежавшего прямо с поля боя заклинателя в запыленной и прожженной одежде:

– Мы победили! Победили! Чудовище мертво!

Торопливо закончив с очередной раной, Ючжэнь выбежал из шатра. Победа – это значит, что новых раненых не прибавится, что душное облако печали и боли, повисшее над долиной, вскоре рассеется, что Цю Сюхуа вернется назад… Ему срочно надо было найти ее и убедиться, что она в порядке.

Уже наступила ночь, и мрак разгоняли лишь закрепленные на столбах вокруг лагеря факелы да слабое сияние духовного оружия и талисманов. Ючжэнь знал, что чудовище должны были заманить в ущелье в другом конце долины, потому без сомнений направился туда. Навстречу ему шли заклинатели – поодиночке и группами, они еле волочили ноги, многие хромали. Отрешенные, искаженные гримасами боли, покрытые копотью и слезами лица…

«Мое дао подобно пребыванию в темном месте. Находясь на свету, нельзя ничего увидеть в темноте. Пребывая же в темноте, увидишь все, что находится на свету»[408], – повторял про себя Ючжэнь, пытаясь выстроить стену между собой и окружающим его страданием. Он всю жизнь искал свет, значит, должен найти его и здесь, это место ничем не отличается от прочих. Неужели об этом говорили древние мудрецы? Что к истинному дао можно приблизиться, если помнить о нем даже среди мрака и боли? Как же это трудно, неимоверно трудно…

У дороги на камне сидели два молодых заклинателя. Один, в перепачканном ханьфу цвета морской волны, дрожал всем телом и все порывался вскочить, другой, в одеждах, бывших когда-то нефритово-зелеными, с силой удерживал его за плечи.

– Муцинь! Там муцинь! – первый то и дело срывался на крик и давился слезами, глаза его бешено горели. – Отпусти меня, не смей меня удерживать! Я должен пойти туда!

– А-Фэн, успокойся, пыль еще не осела, может сойти новая лавина, и тогда хоронить придется еще и тебя, – второй говорил спокойно, но настойчиво. Влага блестела на его ресницах, но он даже не пытался ее смахнуть. – Мы вместе пойдем туда, обещаю, подожди немного…

Разлитые в воздухе боль и печаль, казалось, можно было пить горстями. Ючжэнь ускорил шаг, не в силах вынести этого зрелища, лихорадочно раздумывая, где искать Цю Сюхуа, когда она нашла его сама. Налетела вихрем, обняла, прижалась молча, лишь сердце стучало быстро, неровно; и Ючжэнь, крепко обняв ее в ответ, вдыхая постоянно сопровождавший ее запах холода и горьких трав, не выветрившийся даже за время боя, позволил себе ненадолго забыть обо всем.

Позже, в лагере, Цинь Мисюин говорила, обращаясь к главам других кланов:

– Позволю себе еще раз поприветствовать друзей на тропе совершенствования и назваться тем, кто не слышал моего имени в горячке боя, не знает, кто я и кто те заклинатели, которых я привела с собой. Меня зовут Цинь Мисюин, и я – глава клана Цинь Сяньян. Благодарю, что позволили мне и моему клану помочь вам с усмирением чудовища. Наша помощь была бескорыстной – нельзя пройти мимо, когда всем людям Жэньго угрожает гибель, – однако я уповаю, что ваши благоразумие, дальновидность и справедливость позволят вам после этого инцидента быть беспристрастнее и пересмотреть случившееся много лет назад. Мы готовы предъявить вам новые доказательства своей невиновности.

Невысокая, хрупкая, в белом воинском чаошэне (пусть и изрядно закопченном), с убранными в простую прическу волосами и единственным украшением – амулетом в виде серебряного тигра на шее, – она держалась как истинная глава клана. Остальные