– Я, У Иньлин, глава клана У Минъюэ, от лица своего клана поддерживаю благородные намерения главы Цинь и подтверждаю, что события прошлого требуют тщательного рассмотрения с учетом доказательств, которые готова предоставить моя супруга Чу Чжунай, законная дочь главы клана Чу Юн.

– Я, Янь Шуньфэн, от имени клана Янь Цзи, поддерживаю У Минъюэ и готов свидетельствовать, что основная вина лежит на клане Чу Юн, а точнее, на его главе Чу Мидяне. – Ючжэню был знаком и следующий говорящий: юноша, которого удерживал тогда У Иньлин. Янь Шуньфэн был бледен, глаза его покраснели, но он говорил четко, пусть и несколько отстраненно. – Сведения получены мною от одного из глав клана Вэй, Вэй Юншэна, и, хотя оба главы Вэй не могут сейчас здесь присутствовать, я уверен, что доказательства будут предоставлены по запросу.

– Я, Хань Даичжи, глава клана Хань Ин, – заговорил еще один заклинатель, молодой мужчина с красивым холодным лицом, – рискну предположить, что случившееся ранее нападение на земли Чу Юн было несогласованным и незаконным действием с точки зрения главы Цинь Сяньян. Готов обсудить все в более спокойной обстановке и предлагаю созвать Совет кланов во Дворце Дракона не позднее конца недели.

Все присутствующие согласно кивнули, и на этом возможные разногласия были улажены. Услышав об отсутствии глав Вэй, Ючжэнь обеспокоился и сделал мысленную пометку узнать подробнее, не случилось ли чего; однако более его занимал глава Хань. При взгляде на него молодой даос вдруг вспомнил, что уже много дней носит с собой дневник, портрет и подвеску, принадлежавшие заклинателю из Хань Ин и найденные им в разрушенном поместье в самом начале пути. Самое время вернуть их действующему главе – это может быть важно. Дождавшись, когда все разойдутся, Ючжэнь последовал за главой Хань до самого шатра и, когда тот, заслышав шаги, обернулся, поклонился ему почтительно:

– Этот скромный даос приветствует главу клана Хань и просит уделить ему немного времени.

Взгляд темных непроницаемых глаз пробежал по его фигуре, задержавшись на заколке в виде пера, и Хань Даичжи слегка кивнул:

– Что понадобилось от меня даочжану?

– Несколько недель назад в землях Ин, недалеко от Хофэя, я заночевал в заброшенном поместье и обнаружил там вещи, принадлежавшие покойному заклинателю из вашего клана. – Ючжэнь протянул найденное главе. – Здесь дневник, поясная подвеска и портрет. В дневнике описаны события, которым был свидетелем этот человек, и я прошу, – он вновь поклонился, – не осуждать его за совершенные им ошибки. Уверяю вас, он расплатился за них сполна.

О цзянши, которым стал покойный, Ючжэнь благоразумно умолчал. Тот и так достаточно настрадался, ни к чему пятнать его репутацию еще больше.

Удивленный Хань Даичжи принял бумаги, дрогнувшими пальцами коснулся подвески, потом увидел портрет и застыл, вся кровь отхлынула от и так бледного лица. До того он походил на небожителя, теперь же сравнялся неподвижностью со статуей. С видимым усилием отведя взгляд от портрета, он развернул листы с дневником и начал читать. По мере прочтения его лицо каменело все больше, усиливая сходство со статуей на чьем-то надгробии, но в глубине глаз разгорался опасный огонь и наконец прорвался – лицо ожило, исказилось яростью, жгучей, острой, как будто глава Хань сдерживал ее все минувшие годы и вот теперь наконец отпустил.

– Чтоб все демоны Диюя разорвали предателя! – выплюнул он. – Пусть его четыре раза по четыре искусают пустынные змеи, пусть он захлебнется собственным ядом! – и резко повысил голос: – Чжао Шаюй, сын змеи, где ты?! Выходи!

– Шуфу! – позвал испуганный молодой голос. Из шатра выскочил юноша с длинными серебристыми волосами, невероятно похожий на человека с портрета: Ючжэнь хорошо запомнил рисунок, долгими вечерами в пути разглядывая его. – Что случилось, шуфу?! Успокойся, ты ранен, тебе нельзя волноваться!

Однако Хань Даичжи его не слушал. Сунув юноше бумаги и подвеску, он стремительно прошел вперед и вновь крикнул:

– Чжао Шаюй, выходи, я жду!

– Глава Хань, – из прохода между шатрами появился высокий широкоплечий человек в черном, – вы меня звали, в чем дело?

– Дело в том, что твой отец – змея и предатель! – Глаза Хань Даичжи метали молнии, тонкие ноздри раздувались. – Ты знал, что он был зачинщиком того заговора больше десяти лет назад, но в решающий миг отступил, бросив моего брата на растерзание императору и оставив сиротой моего племянника?

– Не знал, но догадывался, что все не так просто, глава Хань. – И Чжао Шаюй низко, почтительно поклонился, коснувшись лбом земли. – Самый лучший завтрашний день не вернет вчерашнего, но я готов содействовать вам во всем.

– Тогда покажи, где прячется это черепашье яйцо! – Хань Даичжи рывком поднял его на ноги и потащил за собой. – Иначе, клянусь, я камня на камне не оставлю от вашего Вечного Сада![409]

– Как прикажете, глава Хань! – отозвался тот, на ходу вытаскивая меч.

– Шуфу, куда ты?! – крикнул вслед юноша с серебристыми волосами, но на него никто не обратил внимания. Тревожно оглядевшись, он заметил Ючжэня: – Даочжан, что здесь произошло?

– Боюсь, это я виноват, молодой господин, – расстроенно откликнулся Ючжэнь. – Я принес главе сведения, которые помогли пролить свет на печальные события прошлого, и они, как видно, оказались слишком… неожиданными.

Присев у шатра, юноша быстро просмотрел бумаги и тоже изменился в лице. Прижав портрет к груди, он обратился к Ючжэню, и глаза его заблестели непролитыми слезами:

– Даочжан, вы вряд ли представляете, что совершили, но принесенные вами вести смогли наконец раскрыть правду о гибели моего отца. Эта тайна мучила нас с дядей все эти годы. У нас не осталось ни одного его портрета, все были уничтожены по приказу императора, но вот он, я вижу его как наяву… – Он погладил рисунок и внезапно поклонился Ючжэню как равному: – Этого заклинателя зовут Хань Дацзюэ, он благодарен за правду. Даочжан может располагать им как угодно.

– Этому скромному даосу необходимо повидать глав клана Вэй, – улыбнулся в ответ Ючжэнь. – Молодой господин покажет дорогу?

В небольшом, стоящем на отшибе шатре горела лампа, и в ее золотистом свете тени на полотне казались особенно черными, как беззвездная ночь или беспросветное горе. Хань Дацзюэ предупредил Ючжэня, что младший глава Вэй тяжело ранен, что старший от него не отходит, и Ючжэню было немного неловко тревожить братьев. Но он ведь все-таки понимал что-то в лечении – вдруг смог бы помочь или хотя бы поддержать? Глубоко вздохнув, он коротко помолился Дракону и, осторожно отведя полог в сторону, шагнул внутрь.

От первой и пока единственной встречи с братьями Вэй самым ярким для Ючжэня ощущением остались звенящий вокруг них воздух и вольно поющий ветер. В шатре же воздух будто застыл – а может, и не было никакого воздуха вовсе, так внезапно перехватило горло. Вэй Юнмэй лежал на груде тряпья – жалкой пародии даже на самую простую кровать, – и тускло светящая лампа не скрывала, а лишь подчеркивала мертвенную бледность его лица и обескровленных губ. Правая рука – то, что от нее осталось, – покоилась поверх наброшенного вместо одеяла запыленного ханьфу, и сквозь плотную повязку проступали яркие даже в полумраке пятна. Вэй Юншэн в одних нижних одеяниях сидел с другой стороны, держа брата за здоровую руку и не отрывая от его лица красных воспаленных глаз. Он заметно осунулся, спутанные волосы покрывал сединой пепел, а взгляд был неподвижен, точно у мертвеца или душевнобольного.

– Глава Вэй… – тихонько окликнул Ючжэнь, но ответа не получил. Тогда он пересек шатер и осторожно опустился на колени у постели.

– Это ты, даочжан… – губы Вэй Юншэна едва шевелились. – Зачем ты пришел?

– Попытаться помочь, глава Вэй. Могу ли я что-то сделать?

– Посмотри, даочжан, у него осталась одна рука, но печать подчинения все еще при нем. Даже так он не свободен. Может, и смерть – не дорога к новой жизни? Мое сердце наполовину умерло,