выше ключиц. – Она вдруг пропала, словно ее и не было. Пропала, чтобы объявиться за моей спиной и приставить нож к моей шее. Она спрашивала, кто я такой и почему слежу за ней, а я мог только вдыхать ее запах. Знаешь, чем она пахнет?

Зубы Мария клацнули о край чаши. Он знал.

– Железо, мед и соль, – продолжал шехх свой лихорадочный рассказ. – Я не смог объяснить ей, почему преследую ее, – я ведь и сам не знал. Думал, убьет. Но Итрида лишь оставила мне напоминание, что у прекрасных цветов есть не только нежные лепестки, но и острые шипы. Она скрылась в тенях, а я как безумный наутро бродил по городу, разыскивая жар ее волос. И ведь нашел – и попросился к ним в шайку. Лепетал что-то о своих ядах и талантах… Так хотел быть полезным, что совсем потерял ум.

Даромир быстро вытер лицо рукавом. Марий сделал вид, что не услышал рваного вздоха, вырвавшегося из груди шехха. Болот ник не понимал, почему стоит тут и выслушивает откровения бродяжника, но по-прежнему не двигался с места. Широкая спина, обтянутая курткой с перьями, загородила от взгляда Мария Итриду.

Ты бы еще сопельки ему утереть сподобился.

– За две весны, что я провел с Итридой, она так и не подпустила меня к себе. Я даже не знаю, будет ли она грустить, если я вдруг исчезну.

Марий поморщился.

– Зачем ты мне все это рассказываешь?

– Рядом с тобой она другая, – тихо проговорил Даромир. – Она становится… мягче. Ее огонь перестает кусать и начинает греть. Она и сама это понимает. Потому и злится. Больше всего на свете Итри да боится показаться слабой.

Даромир выпрямился и глубоко вздохнул, расправив плечи. Выговорившись, он словно избавился от тяжести, могильным камнем давившей его грудь. Но было еще кое-что, что он должен был сказать надменно молчавшему огненосцу:

– Если Итрида попросит перерезать тебе горло, я исполню это с радостью. Если же она выберет тебя… Я отступлю. Лишь бы ее огонь продолжал гореть.

В густом мареве ночи легко было спутать двоих мужчин, одинаково высоких и темноволосых. Они молча стояли бок о бок, не стремясь присоединиться к набирающему обороты празднику. Но если в темно-синих глазах плескалась боль, то прочесть зеленый взгляд не сумел бы никто.

* * *

Санэл остановился так неожиданно, что от падения Итриду спасли только навыки бродяжницы. Молодой рудознатец смотрел на кого-то через ее плечо. Его подвижное живое лицо окаменело, словно он натянул маску благостности. Позади Санэла всё так же пели и плясали люди, но за собственной спиной Итрида неожиданно ощутила нечто похожее на приближающуюся грозу. Кожу закололо, и тонкие волоски на руках встали дыбом. Огненосица резко обернулась, и на мгновение люди, тени, рваные всполохи пламени в кострах и пестрые перья накидок слились в единое отсвечивающее золотом пятно. И из этого пятна к ней шагнул незнакомец.

Он был болезненно худ – словно из некогда сильного тела разом выпили все соки. Вышитая перьями накидка болталась на нем как на вешалке. Гладкий лысый череп был плотно покрыт вязью черных рун. Мужчина горбился, опираясь на резной посох белого цвета, отполированный то ли искусниками-мастерами, то ли руками предшественников его нынешнего хозяина. Навершием посоху служила костяная птица, выставившая перед собой когти и широко раскинувшая мощные крылья. Казалось, стоит вздохнуть чуть громче, шевельнуться – и птица завершит удар, вонзит изогнутые крючья прямо в глаза беспомощно замершего человека. Тяжелый взгляд незнакомца пригвоздил Итриду к месту. Она скорее почувствовала, чем увидела, как Санэл встал рядом с ней и поклонился мужчине. Итрида догадалась, кто это, еще до того, как молодой рудознатец произнес слова приветствия:

– Пусть ветры приносят лишь добрые вести, а камни никогда не обрушатся под вашей ногой, старейшина Дваэлис. Я рад, что вы решили присоединиться к празднику.

– И ты будь здрав, Санэл. Я решил, что нынешней ночью и вправду преступление оставаться дома. Представишь меня подруге?

Итрида чувствовала себя так, словно старейшина втянул их с Санэлом в неизвестный ей танец, не объяснив ни единого движения. Она склонила голову – с уважением не к немощному старику уже покрывшемуся испариной просто оттого, что он слишком долго стоял на ногах, а к той грозовой тьме силы, что клубилась за его спиной, ложась сизым плащом на сутулые плечи. Через узкие раскосые глаза на нее смотрели сами скалы – древние, мудрые и равнодушные к судьбам смешных самоуверенных муравьев, ползающих по их отрогам. Рука Итриды невольно потянулась к шее, царапая кожу острыми ногтями. На мгновение ей показалось, что сила старейшины вытянула весь воздух из груди. Но нет, тело ее обмануло. Ничто не мешало дыханию, и никакую удавку на нее не набросили. Итрида глубоко задышала, пытаясь прогнать наваждение. Дваэлис внимательно наблюдал за девушкой, но не предлагал помощь. Итрида не заметила, в какой момент исчез Санэл, прежде скомканно представив ее, – она была слишком занята тем, что заставляла собственные легкие расправляться и сжиматься как должно.

– Не всем в горах так же привольно, как в долинах, – с напускным участием заметил Дваэлис. – Не стоило тебе танцевать с Санэлом в первый же день. Нужно было сначала пообвыкнуться в Гнезде.

– У меня нет времени привыкать.

Итрида загнала дурноту поглубже и подняла подбородок. Огненосица не собиралась униженно умолять старейшину пустить ее к Огнь-Камню. А ведь он подошел к ней именно за этим, Итрида была уверена.

– К чему эти игры, пан Дваэлис? Марий Болотник наверняка уже поведал вам, зачем мы явились.

– У нашего народа принято обращение «эйре», – мягко поправил Итриду старейшина рудознатцев, но она лишь скрестила руки на груди и сжала губы.

– От того, что я назову вас эйре, моего уважения не прибавится. Но вы пытаетесь навязать мне свои правила. Зачем? Почему нельзя просто сказать, дозволяете ли вы пройти к Огнь-Камню?

Дваэлис чуть выпрямился и коснулся крупного ожерелья на груди. Всё в нем напоминало хищную птицу, от посоха до длинного носа с горбинкой, – вот и украшение, выполненное из неизвестных Итриде камней, темно-коричневых и будто присыпанных золотой пылью, было похоже на крылья. Старейшина по-птичьи склонил голову, мгновение рассматривая Итриду, а потом поманил ее за собой и направился к одной из скальных ниш, в которых отдыхали на каменных скамьях уставшие плясуны. Ниши эти пустовали редко, но, когда Итрида и Дваэлис оказались возле облюбованного старейшиной местечка, там не сыскалось ни одной живой души. Разве что позабытая куртка под скамьей да исходящие паром чаши с подогретым соком ягоды горянки говорили о