Дваэлис упомянул самовил, дейвас едва сдержался, чтобы не поморщиться. Он уважал рудознатцев и восхищался их умением говорить с камнем, но слепое поклонение крылатым понять не мог. Ведь в самовилах божественного было не больше, чем в русалках.

– При всем уважении к вам, эйре Дваэлис, – Марий подчеркнуто поклонился, используя обращение, принятое только среди рудознатцев, – я не отступлюсь. Подобных Итриде еще не было в Беловодье. Если мы не узнаем, откуда появилась ее сила, то рискуем когда-нибудь оказаться лицом к лицу с целой армией огненных колдунов. И если кто-то создает их, словно уродцев из глины… нужно ли мне объяснять вам, что останется от Беловодья, если они придут сюда?

– Ты же сам сказал, что девочка вот-вот сгорит, – взгляд Дваэлиса был безжалостен. – Что за армия из солдат, которые не в силах удержать оружие в руках?

– Она носит в себе огонь уже пять весен, – возразил Марий, не повышая голоса. – За пять весен подобные ей оставят от наших земель выжженную пустыню. А когда огонь покинет их тела, пустыня прогорит на три человеческих роста в глубину.

Дваэлис побледнел и крепче сжал посох, навалившись на него всем телом.

– Откуда тебе знать? – в ожидании ответа старейшина Гнезда подобрал полы длинной накидки, расшитой орлиными перьями, и повернулся к дейвасу спиной.

Дваэлис направился к лавке и неловко опустился на нее, кивнув Марию на другой край. Дейвас сел рядом, потянулся к запотевшему глиняному кувшину с ягодным соком и налил себе и собеседнику. В невысоких чашах заплескалась темно-красная влага. Марий покачал чашу в длинных пальцах, усмехнулся и осушил ее в три долгих глотка.

– «Небесная кровь» определенно удалась в этом году, – облизнул он покрасневшие губы.

Старейшина не ответил, только вздохнул глубоко, рассматривая свои руки – изящные, с мягкими светлыми ладонями. Они были бы красивы, если бы не распухшие из-за возраста суставы и скрюченные, словно когти, пальцы.

– Не переводи тему, мальчик. С чего ты решил, что твоя Итрида способна сравнять Беловодье с землей?

– Так сказала Хранительница Серой Чащи.

– Ветры и камни, – выдохнул Дваэлис и устало потер лоб кончиками пальцев. – Марий, почему ты не можешь хоть раз явиться с добрыми вестями?

– Потому что только я способен спастись от гнева тех, кто, как и вы, такие вести не любит. И она не моя.

Дваэлис пытливо глянул на дейваса.

– Кому, как не главе Школы Дейва, взять себе единственную во всем Беловодье женщину с искрой? Разве ты готов уступить ее кому-то другому?

– Я ей не хозяин, – Марий покачал головой. – Ей никто не хозяин. Я даже не уверен, что, когда она покорит Огнь-Камень, мне не придется тащить ее в Школу силой.

– Значит, она глупа, раз не понимает, что даст ей защита огненосцев.

– О нет. Она вспыльчива, упряма, порывиста, но отнюдь не глупа.

– Сегодня вечером у нас праздник. Он и тебя касается, если ты не забыл, – проворчал Дваэлис. Старейшина налил себе кроваво-красного сока, чуть пригубил чашу и продолжил: – Я сам поговорю с девочкой и решу, какой ответ тебе дать.

Двое мужчин помолчали каждый о своем. Потом Дваэлис поднял чашу, и Марий коснулся ее своей. Колыхнулся сок, в полумраке и впрямь похожий на кровь. На вкус он был приторно-сладок, но эта сладость была единственной, которую Марий мог вкушать без отвращения.

Итриде бы понравилось.

С каждым глотком сердце Мария все сильнее сжимала тревога, имени которой он не мог найти.

– Эйре Дваэлис, – задумчиво проговорил он. – Расскажите мне о той самовиле, что выжила после встречи с Огнь-Камнем.

Дваэлис отпил еще «Небесной крови» и аккуратно вытер красную каплю с уголка рта костяшками пальцев. Помолчал.

– Она выжила, да… Это верно. Но стала иной, – старейшина поморщился и с усилием заморгал, точно сдерживая слезы. Видно, перемены, постигшие одну из тех, кого он равнял с богами, были слишком пугающими. – Она почернела, Марий. Когда дева пришла к нам и заявила, что хочет испытать свои силы, она была точно осколок льда: с белой кожей, такой прозрачной, что под ней виднелись синеватые жилы, с белоснежными, как у лаумы, волосами и ярко-голубыми глазами, сверкающими, точно снег в солнечный день. Но когда она выбралась из пещеры и мы увидели ее… От прекрасной крылатой девы осталось лишь обугленное тело. Волосы черными лохмотьями свисали до плеч. Глаза потемнели так, что зрачка стало не видно. Кожа трескалась и сочилась кровью и сукровицей. А ее крылья, – Дваэлис содрогнулся. – Ветры и камни… Их больше не было. Самовила шла гордо, спину держала, ровно княжна. Но смогла лишь выйти на свет. Сделала два шага и рухнула, чтобы больше не подняться. Мы перенесли деву в дом зелейника, и он весь день, ночь и еще один день отпаивал ее снадобьями, унимающими боль, смазывал раны целебными мазями.

– Она умерла?

– Мы не знаем, Марий. Она ушла. Исчезла в ту же ночь, как сумела встать на ноги. Только несколько капель крови осталось возле обрыва в восточной части Гнезда. Ни тела, ни обрывка волос, ни следа – мы не обнаружили ничего. За нею никто не пришел – ни тогда, ни после.

– Когда это случилось? – смутные догадки шевельнулись в душе Мария, но он никак не мог уловить их.

– Семь весен назад.

Глава 24. Право решать

Итрида растерла розовую распаренную кожу мягкой холстиной. Рядом Бояна наспех расчесывала пальцами тяжелые мокрые пряди, то и дело бранясь на запутавшиеся колтуны. Итрида невзначай провела рукой по собственным волосам: она и не заметила, когда укусы неровно обрезанных концов стали не такими ранящими. Рядом с одеждой бродяжниц висела другая – чистая, пахнущая солнцем и горьковатым травяным духом. Итрида потянула за край темно-синюю ткань.

– Последний раз я надевала платье в Белоозере, – задумчиво проговорила она.

Бояна стянула с колышка второе платье, точно такое же, и встряхнула, оглядывая его со всех сторон.

– А я уж и не помню когда. Наверно, и ходить-то в юбке разучилась напрочь. Может, не позориться и пойти в своем?

Итрида покачала головой и осторожно сняла с колышка свой наряд. Приложила к себе и взмахнула краем юбки:

– И как они такое носят? Короткое же. Гляди, едва колени прикрывает.

– Зато удобно! – обрадовалась Бояна, развязала холстину, в которую укуталась, и бросила ее на пол.

Потом ловко натянула синее платье и довольно улыбнулась, оглаживая струящиеся складки. Ее серые глаза, набравшись цвета от наряда, вспыхнули голубым. Бояна подняла голову, чтобы спросить у Итриды, как она выглядит, но вместо этого воскликнула: «Ага!» – и снова потянулась к стене.

– Видишь? Нам все же не