Впрочем, Зотаккуа предупредил Эйбона, что воспользоваться панелью можно лишь в случае крайней нужды, только ради того, чтобы избежать смертельной опасности, ибо существовал лишь ничтожный шанс вернуться обратно с Сикраноша – мира, где Эйбон едва ли почувствует себя комфортно, ибо этот мир очень сильно отличается от полуострова Мху Тулан, хотя и не совершенно враждебен человеку, как на еще более удаленных планетах. Родственники Зотаккуа еще проживали на Сикраноше и почитались аборигенами; Зотаккуа сообщил почти непроизносимое имя самого влиятельного божества, добавив, что оно послужит Эйбону своего рода паролем, если он когда-нибудь попадет на Сикранош.

Идея панели, которая открывает дорогу в некий далекий мир, показалась Эйбону весьма странной, если не сказать притянутой за уши; однако Зотаккуа был божеством, безусловно заслуживающим всяческого доверия. Впрочем, Эйбон не торопился испробовать уникальные возможности панели, пока Зотаккуа (пристально следивший за всеми подземными делами) не предупредил его об интригах, которые плел Морги, и о церковных судах, которые шли в склепах под храмом богини Йундэ. Понимая, как велика власть этих ревнивых фанатиков, Эйбон решил, что отдаться им в руки будет неразумием, граничащим с глупостью. Поблагодарив Зотаккуа и коротко с ним простившись, Эйбон собрал небольшую котомку с хлебом, мясом и вином и удалился в кабинет, где влез на бюро. Приподняв примитивную картину, которую Зотаккуа некогда сподвиг нарисовать одного полудикого художника, он толкнул панель, за которой скрывался мир, на ней изображенный.

Не приходилось сомневаться, что Зотаккуа и впрямь знал, о чем говорил, ибо сцене, что открылась перед Эйбоном, не было соответствия в топографии Мху Тулана, да и нигде на Земле. Местность, расстилавшаяся перед колдуном, не вызвала у него одобрения, однако выбора не было, если не считать таковым пыточные застенки богини Йундэ. Воображая изощренные мучения, которые заготовил для него Морги, Эйбон шагнул на планету Сикранош с живостью, удивительной для колдуна его лет.

Всего один шаг, но, оглянувшись, он не увидел ни следа панели, ни намека на свое жилище. Колдун стоял на пепельно-серой земле длинного косогора, под которым медленно струился поток, но не воды, а какого-то тягучего металла, напоминавшего ртуть, что стекал в окруженное холмами озеро с отрогов неприступных гор. Склон под ним был усеян рядами странных предметов; Эйбон никак не мог понять, деревья ли это, камни или живые организмы, ибо они, кажется, содержали в себе признаки всего понемногу. Все чудовищные детали невообразимого ландшафта явственно проступали под зеленовато-черным небом, пересеченным от края до края тройным циклопическим кольцом ослепительной яркости. Воздух был холоден, и Эйбону не понравилась серная вонь и странное першение, которое она оставляла в носу и гортани. Сделав несколько шагов по некрасивой серой поверхности, он обнаружил, что текстура почвы под ногами неприятно напоминает рыхлый слой пепла, намоченный дождем и вновь высохший.

Он начал спускаться по склону, почти опасаясь, что непонятные объекты вокруг начнут протягивать к нему свои каменные сучья – или руки, – чтобы остановить его продвижение. Больше всего они напоминали синевато-пурпурные кактусы из обсидиана, чьи конечности заканчивались грозными шипами, похожими на когти, а верхушки представляли собой нечто слишком вычурное – не бывает таких плодов или цветов. Кактусы не двигались с места, но, спускаясь по склону, впереди себя и позади Эйбон слышал тихий перезвон разной высоты. У колдуна зародилось тревожное подозрение, что таким способом кактусы общаются между собой – вероятно, обсуждают, кто он таков и как с ним поступить.

Так или иначе, колдун спустился с косогора без помех и преград туда, где предательские ловушки террас и уступов окаймляли озеро жидкого металла, словно величественные лестницы из древних эпох. Гадая, куда двинуться дальше, Эйбон нерешительно замер на краю одного из уступов.

Ход его мыслей прервала тень, которая внезапно чудовищной кляксой пролегла наискосок от его ног на крошащемся камне. Тень ему сразу не понравилась: она выглядела слишком вызывающей с точки зрения каких бы то ни было эстетических стандартов, и ее искаженные, уродливые формы отличались по меньшей мере экстравагантностью.

Эйбон обернулся, желая посмотреть, что за создание отбрасывает такую странную тень. Описать его было непросто: безумно короткие ноги, чрезмерно вытянутые руки, круглая голова, которая свисала с шаровидного тела, словно существо совершало сомнамбулический кувырок. Впрочем, приглядевшись, Эйбон заметил, что покрытое мехом тело и сонное выражение смутно напоминают искаженные пропорции Зотаккуа. Вспомнив слова божества, что форма, которую он принял на Земле, не совсем совпадает с тем, как он выглядел на Сикраноше, Эйбон спросил себя, не повстречал ли он родственника божества.

Он попытался выговорить почти непроизносимое имя, доверенное ему Зотаккуа в качестве пароля, однако существо, никак не выказав, что заметило колдуна, начало спускаться по террасам и уступам к озеру. Передвигалось оно в основном на руках, ибо странные ножки были слишком коротки и не доставали до ступеней. Добравшись до кромки озера, оно принялось с жадностью поглощать жидкий металл, что окончательно убедило Эйбона в божественной природе существа; определенно, создание низшего порядка не стало бы утолять жажду столь необычной жидкостью. Затем, вновь поднявшись на уступ, где стоял Эйбон, существо впервые обратило на колдуна внимание.

И тут Эйбон наконец вспомнил нелепое имя.

– Хзиулкуоигмнзхах! – с трудом выговорил он.

Несомненно, результат едва ли мог считаться приемлемым с точки зрения местных стандартов, но Эйбону, с тем речевым аппаратом, которым он располагал, очевидно, удалось не оплошать, ибо существо уставилось на него своими перевернутыми глазами чуть менее сонно, чем раньше, и даже удосужилось вымолвить нечто, что выглядело попыткой улучшить произношение колдуна. Эйбон гадал, удастся ли ему когда-нибудь выучить этот язык, а выучив, освоить произношение. Впрочем, то, что его поняли, уже было неплохо.

– Зотаккуа, – промолвил он и повторил имя трижды, торжественно и распевно, словно произносил заклинание.

Перевернутое создание слегка расширило глаза и снова поправило Эйбона, произнеся слово в совершенно особой, неописуемой манере, пропуская гласные и выделяя согласные. Затем постояло еще немного, задумчиво разглядывая колдуна. Наконец оно подняло руку длиной в эль и показало вдоль берега, где среди холмов был виден выход в долину, а затем отчетливо произнесло загадочные слова:

– Икхуи длосх одхклонкх.

Пока Эйбон размышлял над смыслом сего необычайного речения, существо отвернулось и принялось подниматься по широким ступеням к довольно поместительной пещере с колоннами на входе, которую Эйбон не заметил раньше. Не успело существо скрыться в пещере, как колдуна приветствовал верховный жрец Морги, нашедший его по следам в пепле.

– Презренный колдун! Омерзительный еретик! Я