От этого полета у меня не осталось отчетливых воспоминаний – только мешанина раскаленных паров, бескрайних дымящихся лесов, пылающих озер битума и вулканически фонтанирующих болот. Казалось, я пребывал в качкой вечности боли, тошноты, головокружения, а под конец – неистового бреда, когда все окружающее воспринималось лишь урывками. Не знаю, как я держался, как не сбился с курса, – вероятно, надо сказать спасибо подсознанию. Другие чувствовали себя не лучше и ничем не могли мне помочь. В бреду я сражался с бесформенным чудовищем, а придя в себя после целой дюжины эпох безрезультатной борьбы, я увидел, как впереди вздымаются из пара рогатые вершины Пурпурных гор. Словно в тумане, я направил машину над заросшим джунглями ущельем и через плато, а затем пылающие небеса сменились морем черноты, что унесло меня в бездну забытья в тот самый момент, когда я посадил катер рядом со сверкающим корпусом эфирного корабля.

Каким-то образом, мучительно и смутно, мне все же удалось выплыть из этого моря мрака. Чтобы полностью оправиться, мне как будто потребовались многие часы, а сам процесс оказался болезнен и бестолков, словно мозг отказывался функционировать. Когда я наконец очнулся на своей койке на эфирном корабле, рядом стояли адмирал Карфакс и трое врачей экспедиции, а также Маркхайм и Роше. Мне сказали, что я провалялся в беспамятстве пятьдесят часов, чему виной, по их мнению, в том числе противоестественное нервное перенапряжение и шок. Обе мои руки ужасно пострадали от едкой жидкости. Левую пришлось ампутировать у локтя, и лишь искусное лечение спасло от той же судьбы правую. Мои товарищи, тоже насквозь больные, оставались в сознании и рассказали о наших невероятных приключениях.

– Не понимаю, как вы управляли катером, – сказал Карфакс.

Это замечание нашего немногословного и скупого на похвалы командира было все равно что почетная медаль.

Правую руку пришлось долго лечить, и окончательно вылечить не удалось; мускульная сила и рефлексы уже не те, и ни авиации, ни космоса мне не видать. Впрочем, я и тогда особо не жалел; нервам моим крепко досталось, и я был только рад, что теперь поработает кто-нибудь другой. Когда проеденные кислотой дыры в обшивке катера заделали металлом, расплавленным с помощью наших тепловых трубок, в полет вдоль экватора отправилась новая исследовательская группа.

Мы прождали сто с лишним часов на плато в Пурпурных горах, но катер не вернулся. Радиосвязь с ним прервалась по прошествии первых девяти часов. Мы собрали второй катер, на котором вылетел сам адмирал Карфакс; Маркхайм и Роше настояли на том, чтобы отправиться вместе с ним. Мы поддерживали связь с катером, пока он не приблизился к огромной зоне тундры, где заканчивается освещенное солнцем полушарие Венеры и начинаются замерзшие царства вечных сумерек и тьмы. Не могу даже сказать, сколько раз путешественникам довелось увидеть те самые движущиеся живые массы, что проедали себе путь сквозь джунгли или выползали из парны́х венерианских морей, которые их породили. Никаких следов первого катера обнаружить не удалось. Затем рапорты по радио прекратились, и оставшихся в эфирном корабле людей объял ужас.

Огромный корабль был плохо приспособлен для горизонтального полета в атмосфере. Но мы все же отправились на поиски исследователей, хотя все понимали, что от них уже ничего не осталось. Не стану вдаваться в подробности – того, что мы видели, вполне хватило, чтобы у нас постоянно выворачивались наизнанку желудки, но даже эти живые кошмары выглядели прелестными очаровашками по сравнению с тем, что встретилось нам в свете прожекторов на темной стороне планеты… Так или иначе, в конце концов мы сдались и вернулись на Землю, и лично меня вполне устраивает перспектива более не покидать ее твердь. Пусть другие исследуют Венеру и работают на ее рудниках и плантациях. Уж я-то знаю, какова судьба пропавших экспедиций и их кораблей. И знаю, что случилось со складами неомарганцевой стали, которые исчезли без следа, а на их месте вновь выросли джунгли.

Путешествие к Сфаномоэ

Множество дивных историй, что никто никогда не расскажет, не запишет, не предаст бумаге или памяти, потерянных там, куда не добраться ни гаданием, ни воображением, спят под двойным покровом тишины уходящего вдаль, куда хватает глаз, пространства-времени. Хроники Сатурна, архивы времен расцвета Луны, легенды Антилии и Моарии полнятся невообразимыми, забытыми чудесами. Диковинны и многообразны истории, потерянные в бесконечных световых годах Галактики до самой Полярной звезды. Но нет диковинней и дивней, чем история о Хотаре и Эвидоне и их путешествии на планету Сфаномоэ с последнего островка тонущей Атлантиды. Внемлите же, ибо я один поведаю вам о тех, кто в грезах дошел до незыблемого центра, где прошлое и будущее стоят подле настоящего; и лицезрели ход их; и наяву облекли его в слова.

Хотар и Эвидон были братьями по науке, не говоря о крови. Последние в долгом роду знаменитых изобретателей и исследователей, из коих каждый так или иначе помог взрастить знания, мудрость и научную мощь горделивой цивилизации уже не первого витка зрелости. Одну за другой, об руку с другими гениями, они раскрывали заветные тайны геологии, химии, биологии, астрономии; они преображали элементы, обуздывали море, солнце, воздух и силу гравитации, подчиняя их нуждам человека; и наконец, они сумели высвободить ураганную мощь атома, дабы разбивать, преобразовывать и перестраивать молекулы как им вздумается.

Но, поскольку ирония никогда не отстает от человека во всех его достижениях и победах, покорение законов природы совпало с глубинными геологическими сдвигами и потрясениями, приведшими к затоплению Атлантиды. Эру за эрой, эпоху за эпохой так и шло: огромные полуострова, целые побережья, высокие горные цепи, усеянные городами равнины и плато – все постепенно скрылось под накатом волн. Развитие науки помогало точнее предсказывать, где и когда случится очередной катаклизм; но предотвратить катастрофы было невозможно.

Во времена Хотара и Эвидона от бывшего континента остался только один большой остров Посейдонис. Все прекрасно понимали, что острову этому с его великолепными морскими портами, многовековыми памятниками искусства и архитектуры, плодородными долинами в центре и снежными шпилями гор, что возносятся над субтропическими джунглями, суждено затонуть еще прежде, чем сыновья и дочери того поколения достигли бы зрелости.

Как и многие их сородичи, Хотар и Эвидон провели долгие годы за изучением загадок тех геофизических законов, что сулили неминуемую катастрофу, все пытаясь изобрести способ предотвратить ее или хотя бы отложить. Но подспудные сейсмические силы залегали слишком глубоко,