— Но отец в это верит.

… Взрослый Ар, бывший жених берденской принцессы, отставил подальше пустой бокал и в упор посмотрел на поникшую мать.

— Я бы понял, если предсказание содержало чёткие конкретные слова: сын вырастет и убьёт своего отца. Или что-нибудь в этом духе. Было такое, мама?

Она покачала головой.

… Рождения первенца, наследника, папаша ждал. Из опасений навредить будущему ребёнку даже руки прекратил распускать, и большую часть беременности молодая женщина провела в относительной безопасности. У неё было всё, кроме счастливых отношений. Писать домой единственному близкому родственнику, дяде, устроившему этот брак, она боялась. Хотела известить его о том, что обходительный, обаятельный и чего уж там, весьма привлекательный жених в реальности оказался совершенно не таким, но за полтора года жизни бок о бок с мужчиной, обернувшимся тираном, научилась опасаться всего. Да и что может дядя? Назад — не заберёт. Она гарант мирных, торговых и ещё каких-то соглашений, она обычный товар.

Так что ей, с первых месяцев жизни в новой стране зашуганной, распрощавшейся с девичьими грёзами и пустыми надеждами, можно сказать, с беременностью повезло. Муж прекратил посещать её покои, переключившись на всевозможных фавориток, а при совместных трапезах и редких протокольных мероприятиях, требующих её присутствия, позволял себе разве что уколы словесные, не более. Вот только не обольщалась: видела по его глазам, что её мучения не закончились. Вот родит, и…

На праздник по случаю появления на свет наследника прибыло много гостей. Приехал и дядя. Он тоже стоял в том огромном золочёном зале, зеркала отражали тысячи ярко горящих свечей, а под сводами, созданные искусной магией живописцев, летали небесные боги и прекрасные птицы с белым оперением и радужными хвостами. К моменту, когда пригласили оракулов, в зале остались только самые почётные гости, остальным велели удалиться. Молодая мать, которой полагалось сидеть на своём громоздком, жёстком, чудовищно неудобном сидении, неотрывно смотрела на маленькую, нарядно украшенную колыбель с двухнедельным сыном, одетым в тончайшие нежнейшие одёжки. И ужасно боялась, что его отберут.

К малышу по очереди подходили старец за старцем, смотрели в маленькое светлое личико, смотрели на крошечные пальчики, то и дело сжимавшиеся в кулачки, пытались что-то разглядеть в сиреневых младенческих глазах. И говорили. Непривычно довольный отец сидел по правую руку от жены и улыбался, слушая предсказания. Они ему нравились, пока не подошёл последний предсказатель. Он долго смотрел на непривычно спокойного ребёнка, не пугавшегося мельтешения незнакомых лиц, и его немолодое, тронутое морщинами лицо, озарила улыбка. Голос оракула звучал степенно и торжественно.

… Дар, который получит младенец в положенный срок, затмит самого сильного и могущественного во всём королевстве мага. Помимо родовой магии, ему откроются силы, ранее не встречавшиеся в роду. Что при неверном воспитании можно вырастить из ребёнка крайне опасного чародея, жаждущего власти и господства. Хотя в последнем оракул сомневался, так и сказал — насколько я вижу, у этого младенца чистая душа сейчас, чистой и останется.

Дядя тогда преисполнился благоговения и восхищения: племянница-сирота, девочка без капли магической искры, сумела родить чудо. А лицо новоиспечённого родителя закаменело, в глазах клубилась тьма. Почувствовав неладное, предсказатель извинился, ещё раз уверил в необычайно сильном даре наследника и, наскоро откланявшись, поспешил покинуть сверкающий зал.

Самым сильным чародеем в королевстве считался хозяин этого дома, и ему только что предрекли, что сын превзойдёт его. Он сошёл со своего места, приблизился к нарядной колыбельке и впился острым взглядом в нежное младенческое лицо. И в первый раз за весь день ребёнок заплакал.

Праздник был скомкан. Длинные, ломившиеся от обилия яств столы быстро опустели, потому что хозяин праздника сидел во главе стола мрачнее тучи. Едва притронулся к изысканным блюдам, чем довёл поваров до обморока, зато пил как заведённый, не выпуская из рук постоянно наполнявшийся бокал. Младенца унесли няньки, а матери надлежало оставаться на празднике, но она сидела как на иголках, всем сердцем рвалась назад, в светлую детскую, и еле-еле держала спину прямой. Когда она решилась обратиться к мужу с просьбой покинуть пир, он повернул к ней каменное лицо, и его тяжёлый взгляд пригвоздил её к месту. В его глазах была смерть, но кивок головы получился вполне человеческий, живой.

Дядя, увидев немую сцену и насмерть перепуганную племянницу, спешно покинувшую зал, незаметно выскользнул следом. До сего дня он находил замужество девочки вполне удачным, да и утром она казалась такой умиротворённой, счастливой. В редких письмах — ни слова жалобы. В детской, совмещённой с её покоями, он нашел её рыдающей, судорожно вцепившейся в младенца.

— Собственно, это не я, а двоюродный дед тебя и спас, — слабо улыбнулась мама. — Во мне ведь ни капли магии, я ничего не могу.

Кое-что смогла и она, как оказалось.

… Суть чародейства дяди она не поняла, не разбиралась. Некий амулет у него с собой уже был, а уж что он с ним делал прямо тут, в уютной детской, из которой выгнал всех слуг, осталось загадкой. Что соединил, чем напитал — не знала. Имя младенцу ещё не дали, это надлежало сделать на следующий день, в родовом храме, в торжественной обстановке, и имя выбирал отец, но сейчас мама боялась, что завтра для её мальчика может не наступить.

— У тебя есть сила, которая защитит твоего сына, — жёстко проговаривал родственник, не зная, как остановить поток её слез. — Большую часть сделает амулет, а завершить защиту должна сила твоего имени. Дай младенцу своё имя, назови его.

И тут же его глаза становились полными жалости:

— Это всё, что я могу для вас сделать. К сожалению, забрать вас к себе я не в силах. Но твой муж больше никогда не сумеет поднять на тебя руку. Ни на тебя, ни на вашего сына. И лишить его жизни — тоже.

Страшась до безумия звука мужниных шагов на пороге детской, женщина поторопилась провести ритуал. Малыша следовало искупать, положив напитанный амулет в воду. Во время купания камни в дядином творении светились, пока не засияли ярче самых больших звезд и не отдали свой цвет и свой свет воде. Яркие цветные, пропитанные огромной силой нити ласково обвились вокруг тельца ребёнка и впитались под кожу до последней капли. На младенческом лице появилась улыбка, словно ему на мгновение стало щекотно. Мать вынула сына из купели, завернула в мягкую пелёнку и прижала к себе, целуя в мокрую макушку. Полученная магия вспыхнула в нём и устремилась к матери, проникла лентами света, обдав теплом. Она вынула из остывающей воды погасший амулет и вернула дяде.

— Теперь имя, — сказал тогда он.

И научил, как надо произносить, чтобы оно имело нужную силу. Её голос не дрогнул, прозвучал уверенно и с той силой, которая очертила завершающий защитный круг. Два слова. Два имени. То, которое мечтала дать ребёнку она сама и то, которое носила с рождения. Погасший амулет в руках дяди рассыпался аметистовой пылью.