Он чуть заметно поклонился, затем, не говоря больше ни слова, вслед за Лабиеном покинул жилище Помпея.

Близился рассвет. Ночью никто не спал: одни страшились того, что вернутся пираты, другие вели тайные переговоры. Наконец Помпей остался в атриуме наедине со своим осведомителем Геминием.

– Думаешь, Цезарь действительно изменился? – спросил его Помпей.

– Нет, но он искусный оратор, и его поддержка с каждым разом может значить все больше. Удовлетворишь ли ты его просьбу об избрании в эдилы прежде достижения положенного возраста?

Помпей задумался.

– Не сейчас, – сказал он наконец. – Может быть, позже, в обмен на его постоянную поддержку в решении важных вопросов… Да, когда-нибудь я удовлетворю его просьбу. В конце концов, ему надо не так уж много: эта должность ничего не стоит. Если бы он попросил сделать его претором, наместником или консулом, все было бы иначе. Но эдил…

Лицо Помпея презрительно скривилось.

Храм Юпитера

На заре

На заседании Сената прозвучали противоположные мнения. Одни призывали дать Помпею чрезвычайные военные полномочия на море, другие возражали. Согласно Габиниеву закону, под начало Помпея переходило не только море, но и все побережье, а также полоса суши шириной до пятидесяти миль, что вызвало серьезные опасения некоторых опытных сенаторов. Бывший консул Катул[73], один из самых видных сенаторов-оптиматов, в прошлом неоднократно сталкивавшийся с Марием, резко выступил против законопредложения. Несмотря на упования Помпея и Цицерона, было неясно, даст Сенат согласие или нет.

Наступил черед Цезаря.

– Patres et conscripti, – заговорил он, – мы выслушали нескольких ораторов, все они куда опытнее и рассудительнее меня и тем не менее придерживаются противоположных точек зрения; нас смущает именно разность во мнениях. Не стоит упускать из виду, что речь идет не только о нехватке зерна, наступившей вследствие нападения на порт, через который снабжается Рим, но и кое о чем гораздо более серьезном: если мы не ответим на вызов, брошенный киликийскими пиратами, быстро и решительно, враги Рима истолкуют наше поведение как слабость. Я имею в виду не только пиратов, но и многих других неприятелей – галлов на севере, воинственные иберийские племена на западе Испании, царя Митридата Понтийского и даже наших собственных рабов: мы видели, на что они способны, когда ими грамотно управляют. Надо показать силу на море, чего мы ранее не делали, – только это будет ясным предупреждением о том, что Рим не потерпит нападения на свои берега. Вдруг этих головорезов послал сам Митридат, чтобы испытать нас на прочность? Нерешительного ответа, обычной погони за флотом, напавшим на Остию, будет явно недостаточно. Эти пираты помогают… помогали не только Митридату… – Он сделал вдох и сглотнул, стараясь справиться с сильным приливом чувств. – Они пришли на помощь Серторию и собирались выручить Спартака. Мы их прогоним, вызвав флот с Востока, но, уверяю вас, этого мало. Предлагаю построить второй флот именно с той целью, чтобы Помпей, – он указал на сидевшего полководца, – наш лучший военачальник, разбил их наголову. Только полное истребление пиратов покажет всему миру, что́ ожидает тех, кто осмелился напасть на наши берега.

Он помолчал. Все притихли. Страсти кипели, обстановка накалилась. Было бы правильно снять напряжение перед голосованием. Цезарь вспомнил уроки Аполлония: особую мощь выступлению оратора придает неожиданность.

– Но это еще не все, – продолжил он. – Если вы не считаете, что пираты заслуживают смерти за совершенные ими злодеяния, за помощь Серторию, Митридату и Спартаку, за нападение на Остию, вам придется согласиться, что их следует уничтожить за другое преступление, которое на их совести уже очень давно.

Все внимали ему не дыша. Никто не понимал, о каком преступлении идет речь.

– Будем честны, ради всех богов, – продолжил он. – Уверен, что многие собравшиеся в этом зале ненавидят меня. По их мнению, я не заслуживаю присутствия здесь из-за моих родственных связей. – Он намекал на своего дядю Мария. – Да, меня ненавидят. Многие из вас думают, что я недостоин сенаторской тоги, недостоин выступать и тем более голосовать в священном римском собрании. Что ж, девять лет назад пираты похитили меня, и, к большому вашему разочарованию, им не удалось со мной разделаться. Не думаете ли вы, что хотя бы по этой причине мы должны послать против них нашего лучшего полководца, обладающего исключительными полномочиями, и восполнить урон, нанесенный пиратской бестолковостью, которая ныне вынуждает вас изо дня в день терпеть меня на этих заседаниях?

Почти все присутствующие заулыбались, многие, в том числе оптиматы, рассмеялись. Юный Цезарь, племянник Мария, пошутил весьма удачно.

Но старому Катулу было не до смеха. Некогда Марий объявил его вне закона, и при виде сенаторов, смеющихся над шуткой племянника его смертельного врага, кровь закипела у него в жилах.

Следовало признать, что Цезарь весьма остроумен.

– Теперь он хочет сделаться нашим шутом, – сказал Цицерон Помпею. – Но он не таков.

– Зато напряжение спало, – возразил Помпей.

И так оно и было.

Цицерон ничего не добавил. Он мрачно смотрел, как Цезарь садится на свою скамью под рукоплескания наиболее близких ему сенаторов.

Председатель объявил о начале голосования.

Несколько минут спустя Сенат принял Габиниев закон, предоставлявший Помпею чрезвычайные полномочия. Полководец получал полную свободу действий, чтобы стереть киликийских пиратов с лица земли.

LX

Общественные войны, частные войны

Внутреннее море[74]

67 г. до н. э

Помпей знал, что перед ним стоит серьезнейшая задача. В последние несколько лет Рим трижды порывался уничтожить пиратские гнезда и каждый раз добивался лишь частичных побед, которые в конечном счете ни к чему не приводили. Хотя для борьбы с морскими разбойниками у него было больше полномочий, больше кораблей и больше людей, чем у кого-либо в прошлом, Помпей вел себя осторожно и не слишком самонадеянно. Он начал с самого неотложного – очистки от пиратов Тирренского моря, чтобы восстановить движение товаров между Сицилией, Сардинией, Африкой и Римом. Это помогло бы пополнить запасы зерна, снизить цены и успокоить народ.

Флот Помпея насчитывал более трехсот кораблей – старых, уцелевших после бедствия в Остии, и новых, срочно построенных. Помимо судов, в его распоряжении имелись четыре тысячи всадников и десятки тысяч пехотинцев, набранных ввиду предстоящего похода, а при необходимости он мог объявить дополнительный набор. Ему также выделили шесть тысяч талантов. Чрезвычайные полномочия предоставлялись на три года.

Успехи проконсула, очистившего от пиратов ближайшие к Западной Италии берега – что позволило восстановить поставки зерна всего за сорок дней, – успокоили тех, кто все еще