Шрифт:
Закладка:
Творческие поиски за рубежом
В конце 1922 – начале 1923 года Феррари стала активным участником собраний Берлинского дома искусств, и её имя неоднократно упоминается в прессе. Тесно общается с художником Иваном Пуни, жившим неподалёку от неё в Берлине. Их соседство упоминается в повести Шкловского «Zoo, или Письма не о любви», где имеется и словесный портрет Елены: «У неё лицо фарфоровое, а ресницы оттягивают веки. Она может ими хлопать, как дверьми несгораемых шкафов…» Феррари выступала в Берлине также совместно с итальянским футуристом Руджеро Вазари. В 1923 году в Берлине (издательство «Огоньки») выходит сборник стихотворений Феррари «Эрифилли» (название – греческое женское имя, буквально «горячо любимая»). Планировались к выходу (в издаваемом Горьким журнале «Беседа» и отдельной книгой) её прозаические «сказки», которые в отличие от стихов Горькому нравились, однако публикация не состоялась.
Нелегальная работа в Париже
В ноябре 1922 года Голубовская была назначена помощником С.П. Урицкого, нового резидента Разведупра и ОГПУ в Париже после провала Я.М. Рудника, с февраля 1921 года являвшегося резидентом военной и политической разведки. Он был арестован французской контрразведкой и осуждён на 2 года тюремного заключения. Кстати, французам так и не удалось установить его причастность к советской военной разведке, иначе срок заключения был бы значительно больше.
Феррари была командирована в парижскую резидентуру в начале 1924 года под псевдонимом «Ирэн». Своим берлинским знакомым она представила эту поездку как вызванную своими литературными интересами. Шкловский написал для направляющейся в Париж Феррари, увлечённой авангардом в поэзии, рекомендательное письмо футуристу Илье Зданевичу с просьбой оказать помощь поэтессе.
Во второй половине 1924 года Елена Феррари под псевдонимом «Ирэн» прибыла в Париж, где заняла должность помощника резидента С.П. Урицкого. Вторым помощником у него была разведчица Мария Вячеславовна Скаковская (по другой версии – Скоковская), известная под псевдонимом «Соколова». В том же году она была направлена нелегальным резидентом военной разведки в Варшаву[355]. А разведчицу Феррари отправили с новым заданием в Италию. За время пребывания на итальянской территории она завербовал в качестве агентов римской резидентуры нескольких итальянцев, согласившихся работать на советскую военную разведку.
По пути во французскую столицу Елена на 2 месяца задержалась в Риме. Причин было несколько. Во-первых, она выполнила несколько заданий Центра. Во-вторых, встретилась с итальянским поэтом Р. Вазари, с которым была знакома ещё по Берлину. С его помощью ей удалось заключить договор с итальянским издательством о выпуске её книги стихов под названием «Prinkipo» на итальянском языке. Книга эта была напечатана на 64 страницах в 1925 году.
Это позволило ей закрепить своё положение в поэтических кругах ряда западных столиц, использовавшееся как прикрытие её разведывательной деятельности.
Ситуация на грани провала
Однако М. Горький, успевший узнать её получше, в письме Елене от 11 января 1923 года заметил: «И поэзия для вас – не главное»[356]. Да, что и говорить, прозорлив был «буревестник революции». Однако и начинающая поэтесса тоже была не проста. В своем письме от 22 апреля 1923 года она отвечает Горькому: «Литература у меня не главное, а единственное…»[357]
В этом же письме она упоминает о каком-то разговоре с сыном Горького о том, что говорили о ней «в доме Горького». Упоминает слова Горького о том, что её биографии для него не существует. Она писала: «… я твердо знаю, что никто на моем месте не сделал бы ничего лучше и больше моего и не работал для России в революцию с большим бескорыстием и любовью к ней»[358]. Здесь же она с горечью сетует на то, что ей очень больно осознавать, что Горькому для хорошего отношения к ней нужно вычеркнуть её биографию. Маститый писатель в ответном письме от 24 апреля 1923 года вынужден оправдываться. Он пишет о своём впечатлении на её рассказ о своей биографии. Уточняет, что биография – это одна из деталей его личного впечатления. «Человек говорит о себе, – подчеркивал Горький, – всегда неверно». И тому «множество причин невольной лжи человека о себе самом»[359].
Все эти строки, казалось бы, в творческой переписке Горького с начинающим литератором выглядят несколько неуместно. Можно предположить, что эти размышления пролетарского мастера пера возникли после того, как он выяснил сведения о её прошлом, видимо, через своего сына Максима Пешкова, имевшего личные знакомства в ОГПУ. Более того, он предупредил своего хорошего знакомого по эмиграции писателя Владислава Ходасевича, чтобы тот был осторожнее в разговорах с молодой поэтессой Феррари. Вот как передал этот разговор известный белоэмигрант Н.Н. Чебышев в книге своих воспоминаний «Близкая даль». Приведём этот фрагмент полностью по тексту книги, впервые вышедшей в 1933 году в Париже.
«X[одасевич] в 1922 году жил в Берлине. В литературных кружках Берлина он встречался с дамой Еленой Феррари, 22–23 лет, поэтессой. Феррари еще носила фамилию Голубевой. Маленькая брюнетка, не то еврейского, не то итальянского типа, правильные черты лица, хорошенькая. Всегда одета была в черное.
Портрет этот подходил бы ко многим женщинам, хорошеньким брюнеткам. Но у Елены Феррари была одна характерная примета: у ней недоставало одного пальца. Все пальцы сверкали великолепным маникюром. Только их было – девять.
С ноября 1922 года X. жил в Саарове под Берлином. Там же в санатории отдыхал Максим Горький, находившийся в ту пору в полном отчуждении от большевиков.
Однажды Горький сказал X. про Елену Феррари.
– Вы с ней поосторожнее. Она на большевичков работает. Служила у них в контрразведке. Темная птица. Она в Константинополе протаранила белогвардейскую яхту.
X., стоявший тогда вдалеке от белых фронтов, ничего не знал и не слыхал про катастрофу «Лукулла». Только прочитав мой материал, он невольно и вполне естественно связал это происшествие
