Бромми кивнул, но ничего не ответил. Ему и не нужно было.

– Мне казалось, это определяло меня.

– Я молю бога, чтобы все мое существование не зависело от хоккея, – мрачно, но с оттенком юмора, который заставил меня натянуто улыбнуться, сказал Бромми.

Меня захлестнула волна одиночества и тоски.

– Эмма пыталась заставить меня увидеть это. Она сказала, что я достойный человеком и без хоккея. Но я так крепко цеплялся за эту гребаную иллюзию… – Я опустил голову. – Твою мать, Бром. Я причинил ей боль. Уничтожил все хорошее между нами. И она…

– Она любит тебя.

Это слово пронзило мое сердце насквозь и заставило меня вздрогнуть.

Мы никогда не говорили, что любим друг друга. Иногда я думал, что она может любить меня так же, как я люблю ее, – всеобъемлюще, всей душой. Но она так и не произнесла этих слов. С другой стороны, я тоже этого не сделал. Было неподходящее время, учитывая, что я уходил от нее.

Я оставил ее. И она отпустила меня, позволила ускользнуть. Приняла мой выбор. Я не понимал, что жизнь без нее – не более чем скучные дни и пустые ночи. Я должен был ценить ее больше, нежели мечту, которая заключалась в проявлении гордости и страха. Мне следовало ответить на ее сообщение. Но то, что я хотел сказать, стоило говорить с глазу на глаз.

Я встал и расправил плечи, чтобы унять напряженную боль в них. Странно, но мое тело почувствовало себя легче, чем за все последние недели. Бромми самодовольно улыбался, наблюдая за мной.

– Ты будешь скучать по мне, Бром?

Он рассмеялся.

– Не-а. Ты не исчезнешь из моей жизни. Ты просто пойдешь домой.

Дом.

Туда я и направлялся.

Глава тридцать седьмая

Эмма

Жизнь была… хороша. Все было хорошо.

У меня появилась определяющая карьеру роль, насыщенная и напряженная. Актерский состав и съемочная группа хорошо сработались друг с другом. Я владела прекрасным домом, принадлежавшим только мне. Идеальным. Наполненным светом, но в то же время уютным и безопасным.

Технически у меня был парень, которого я любила. Даже если он находился в другом городе. На работе, которая могла бы… Я резко втянула воздух и свернулась калачиком на своей кровати.

Мне не хотелось думать о Люсьене. В конце концов я бы только расплакалась. И этого мне хватило.

Я собиралась порвать с ним. Но не могла. Хоккей был так тесно связан с его чувством идентичности, что без него он терялся. Поступила бы я как-то иначе, если бы мне дали шанс вернуть неотъемлемую часть себя? Как я могла ставить это ему в упрек?

Я любила его. И даже если бы мне пришлось остаться позади, я бы позволила ему осуществить его мечту. Поэтому я хотела отпустить его, не уговаривать остаться. Каждый раз, когда мы были вместе, я дорожила этими моментами. Но это разрушало меня изнутри.

Хуже того – он, казалось, не замечал, что мы отдаляемся друг от друга. Люсьен не ответил на мои сообщения. Боже, какую боль это причинило. Наверное, я его напугала. Или даже разозлила.

Что ж, очень, блин, жаль. Неужели я так много требую? Просто ответ. Обычное «спасибо». Я бы довольствовалась и этим. Дерьмо. Не хотела я ничем довольствоваться. Но должна бы. Болезненная правда уставилась мне прямо в лицо. Я должна покончить с этим. Так продолжаться не может.

Вздохнув, я отпила вина и тупо уставилась на потолок в мавританском стиле над головой. Он и правда выглядел очень красиво. Но я не могла наслаждаться ничем из этого – ни домом, ни ролью, ни своей жизнью.

Наступила ночь, погода была ясной, но не слишком холодной, чтобы помешать мне оставить двойные двери, ведущие на балкон, от-крытыми. Далекий свет, отражавшийся от бассейна, создавал колеблющиеся голубые тени на стенах.

Я закрыла глаза и постаралась не думать о нем. Эдит Пиаф запела о том, что ни о чем не стоит сожалеть, и это нисколько не помогло. Ведь меня накрывали океаны сожалений, когда дело касалось Люсьена. Музыка нарастала и сдавливала мне горло сладкой горечью. Трубы настойчиво ревели, струнные возрастали с надеждой.

Мои глаза распахнулись. Я слышала музыку, а не воображала ее. Пошатываясь, я выбралась из кровати и вылетела на балкон.

Он стоял в дальнем конце бассейна в своей надменной позе, низко уперев руки в бедра, и смотрел на меня с вызовом. С гребаной развязностью.

Мне следовало бы разозлиться. Накричать на него за его отсутствие, за упрямую настойчивость, за молчание.

Вместо этого мое лицо озарила улыбка, осветившая все внутри. К лучшему или к худшему, но он всегда зажигал меня, заставлял чувствовать себя живой.

– Ты собираешься стоять здесь всю ночь, Брик, или уже разденешься для меня?

В ответ он улыбнулся, чисто и свободно.

– Я вроде как надеялся, что ты присоединишься ко мне, Снупи.

Я оттолкнулась от перил балкона и побежала вниз по лестнице, навстречу ему. Но, оказавшись в нескольких футах от Люсьена, я обнаружила, что остановилась, моя юбка колыхнулась вокруг колен.

Мы молча смотрели друг на друга, когда Эдит начала весело напевать «Милорд».

Выражение лица Люсьена стало напряженным, на нем отразилась смесь сожаления и болезненной нежности. Это пронзило мое измученное сердце.

– Ты здесь, – прохрипела я.

Почему именно сейчас и надолго ли?

Как будто услышав мои невысказанные вопросы, он слегка неуверенно улыбнулся мне.

– Я получил твои сообщения.

– Забавно, но я не получила ответа.

– На некоторые вопросы нужно отвечать лично.

Мои губы опасно задрожали. Испугавшись, что разрыдаюсь, я ограничилась кивком.

Взгляд Люсьена смягчился.

– Я кое-что понял, Эм.

– Да?

– Да. – Он сделал шаг ближе. – Я понял, что никогда не говорил тебе…

– Что? – прошептала я, и мое дыхание стало прерывистым.

– Я люблю тебя.

Эти три слова, такие нежные и теплые, заполнили каждую клеточку моего тела. Сердце пропустило удар, а затем начало бешено колотиться. Настала моя очередь отвечать. Я знала, что должна это сделать. Но мои губы не могли пошевелиться.

Ничуть не испуганный моим застывшим состоянием, Люсьен продолжил говорить, мягко, но настойчиво:

– Долгое время хоккей был моей любовью. Где-то по пути эта любовь исказилась и стала больше касаться моего эго. Статистики и славы. Ты была права. Я думал, это то, что все во мне ценят. Даже когда они говорили мне, что это не так.

Он потер затылок, будто у него болела шея.

– Я любил тебя, Эм. Почти с самого начала. Но я не любил себя.

– Люсьен…