и ровно:

– Ты, кажется, думаешь, будто отношения зависят от того, сколько славы и признания ты можешь привнести в них. Я хочу не этого. Этого хотела Кассандра. И мне жаль, что она заставила тебя думать, будто это все, что на самом деле нужно.

– Это не… – Я замолчал, потому что не знал, правда ли то, что она сказала. И это чертовски меня расстроило. Я нуждался в ней. Только в ней. Ни в Кассандре, ни в ком-либо другом. Я думал, Эмма понимает меня на глубинном уровне. Почему она не видела, как сильно я нуждался в этом шансе?

– И в горе, и в радости, – сказала она, прерывая мои мысли. – В болезни и в здравии. Разве не так все должно быть?

Я не мог встретиться с ее печальным взглядом. Мне хотелось закричать. Внутри я ломался, рассыпался, пока она проговаривала эти слова.

– Однажды ты сказал мне, что я сияю, – продолжила она. – И что этого ничто не изменит. Ни потеря роли, ни неудача. Почему ты не можешь увидеть то же самое в себе? Ведь оно есть в тебе, Люсьен. Ты так ярко сияешь…

– Это я и стараюсь сделать, черт возьми! Ты сказала мне, что я прячусь в Роузмонте. Ты была права. Я пытаюсь это изменить.

Паника овладела моей душой.

– Люсьен… Боже. Почему ты не видишь? Я… – Она подняла руки, затем опустила их, словно признавая поражение. – Я больше не знаю, что сказать.

Решительность ее тона пробрала меня до самого нутра.

– Так это все? Ты бросаешь меня?

Они все бросили меня. Но она осталась. Я ожидал…

– Нет, Люсьен. Я не собираюсь бросать тебя. Я говорю тебе, что чувствую. Мысль о том, что ты сделаешь это, приводит меня в ужас и разбивает мне сердце. – Она прижала кулак к груди. – Это твой выбор. Тебе решать, что с нами будет.

– По-моему, это ужасно похоже на ультиматум, Эм.

Логически я понимал, что она права. Во всем. Но мое сердце?.. Сердце говорило, что мне стоит попробовать. Предполагалось, что я должен следовать своей страсти. Жан Филипп знал об этом. Он предупредил меня, что я не буду доволен, пока не сделаю все возможное, чтобы сохранить то, что люблю, рядом. Он оказался прав – я сломался, когда ушел из хоккея.

Если бы у меня было это и Эмма, я бы снова стал целым.

Мягкий голос Эммы донесся до меня сквозь пропасть, возникшую между нами:

– Я не говорю: делай одно или другое. Я говорю – выбирай. Выбирай ту жизнь, которую хочешь, но не удивляйся, если люди, которым ты небезразличен, не смогут остаться и посмотреть, как ты проживешь ее.

Эмма

Как только я оказалась в безопасности гостевого домика, я прислонилась к двери и заплакала. Сильные мучительные рыдания сотрясли тело и заставили меня пошатнуться. Я поплелась в спальню, нашла коробку с салфетками и свернулась калачиком на кровати, чтобы еще немного поплакать.

Наконец я дала волю чувствам и не могла остановиться. Моя душа болела, сердце раскололось на части. Оно рассыпалось острыми осколками, глубоко порезав меня. Я чувствовала, как нутро истекает кровью, как ледяные реки боли и сожаления прокладывают свой путь.

Люсьен собирался вернуться к спорту, который мог его убить. Это могло разрушить его разум.

Мне хотелось прильнуть к нему и умолять, чтобы он держался подальше от хоккея, оставался в безопасности. Я желала закричать, хорошенько пнуть его за упрямую глупость, за своевольное высокомерие. Но я увидела в его глазах отчаяние и боль. Люсьен тоже рассыпался на части, и ничто из того, что я говорила или делала, не могло изменить его курса. Он бы только копнул глубже и отстранился от меня еще больше.

Люсьен сказал, что не хочет меня потерять. Но он уже убил большую часть того, чем мы стали. Ему не нужно было предпочитать меня жизни – я бы никогда не попросила его об этом. Но он выбрал сыграть в русскую рулетку со своей жизнью. Как я могла на это смотреть?

И это первая ложь, которую я ему сказала. Что не оставлю его. Ведь я не могла остаться и наблюдать за этим. Просто не могла.

Я любила его. Каждый дюйм его естества. Это самое чистое, лучшее чувство, которое я когда-либо испытывала. И самое худшее. Будто ужасающее свободное падение без парашюта.

Земля теперь неслась прямо на меня, неизбежное свершалось с леденящей душу уверенностью. Кто-то однажды сказал мне, что, как только моя жизнь станет идеальной, судьба найдет способ все испортить. Судьба взывала ко мне снова и снова. Эта дрянь выбила почву у меня из-под ног.

Из меня вырвался еще один гортанный всхлип, и я согнулась пополам, обхватив себя руками за живот в попытке сдержать боль. Теплая рука легла мне на плечо, и я, вздрогнув, моргнула и обнаружила нависшего надо мной Люсьена.

– Эм… – Его голос сорвался, когда он произнес мое имя. Он оглядел меня. – Детка.

Я вырвалась из его рук, в ужасе от того, что он застал меня такой. Я не хотела, чтобы он видел. Но было уже слишком поздно. Он забрался в постель и прижал меня к себе.

– Эм… прошу, не надо…

Я спрятала лицо в ладонях. Люсьен осторожно опустил мои запястья вниз.

– Эмма. Милая…

– Нет. – Я не понимала, что говорю. Знала только, что хочу спрятаться.

– Да. Посмотри на меня, Эмма.

Наклонив голову, он встретился со мной печальным взглядом. Мои губы задрожали.

– Я просто… просто… – Я отвернулась, слезы ослепляли меня.

Но он знал. Конечно, знал. Люсьен знал меня на таком уровне, до которого никому другому не удавалось добраться.

Держа мои руки в своих, он наклонился и поцеловал меня. Я сопротивлялась несколько мгновений, затем сдалась, приподнявшись ему навстречу. Его губы двигались по моим, даря утешение. Он снова поцеловал меня. И еще раз. Это напоминало покаяние. Отпущение грехов.

Одна рука легла мне на затылок, удерживая, лаская. Я позволила ему овладеть ситуацией, медленно снять одежду с моего ноющего тела, погладить огрубевшую кожу легкими прикосновениями, будто нанося на мысленную карту каждый изгиб в попытке сохранить его в памяти.

Люсьен поцеловал меня так, словно это был его первый и последний поцелуй. А когда он вошел в меня, мы оба вздохнули. Мои ресницы затрепетали, и я закрыла глаза. Теперь я могла просто чувствовать.

Он занимался со мной любовью в прохладной, полутемной комнате, поклоняясь мне своим телом, руками, ртом, отдавая мне все. И когда я больше не могла выносить это, когда стала умолять об освобождении,