Шрифт:
Закладка:
Обязательства общины по отношению к местному рыцарству касались и других сфер. Консехо было обязано соблюдать рыцарские привилегии в области судопроизводства. Преступления против рыцарей или оруженосцев карались особенно значительными по сумме судебными штрафами. Дополнительно к этому виновный обязывался внести 50 суэльдо, причем соблюдение нормы возлагалось на консехо, в собрании которого рассматривались такие дела. В той или иной мере этот вывод следует распространить и на систему наказаний за другие деяния, направленные против рыцарей. Среди них упоминается нанесение тяжких телесных повреждений лицам этой категории (отрубание уха, уха, носа, ноги или руки; выбивание глаза)[1130]. То же самое касалось и случаев менее тяжких преступлений, к которым относились посягательство на имущество (например, бросание камней в дома), а также нанесение ранений, отрезание пальцев и выбивание зубов[1131].
Привилегии фискального характера и защита более высокими судебными штрафами дополнялись нормами, призванными подчеркнуть особый социальный статус местного рыцарства, связанный с его военными функциями. Так, если рыцарь выступал в роли присяжного (fiel) при разборе какого-либо судебного дела, тот, кто привлекал его в этой роли, должен был обеспечить его оседланным мулом (bestia, дословно «вьючное животное») для проезда к месту разбора тяжбы и обратно и двумя менкалями денег на расходы, в то время как пехотинец (peon) обязывался являться пешком или на собственном муле[1132].
В год свадьбы рыцарь, а также его оруженосец освобождались от явки в войско и не должны были платить фонсадеру[1133]. Взимание особых штрафов (coto) с зависимых людей рыцаря воспрещалось в отсутствие их сеньора[1134]. Кроме того, свидетельства рыцарей в суде расценивались как более значимые, чем показания других членов консехо. Это явствует из описанного в фуэро казуса, когда для осуждения человека, схваченного на месте преступления четырьмя рыцарями за незаконную добычу сосновой щепы или коры в общем лесу консехо, было достаточно свидетельства лишь этих четверых, которые привели его на сход общины. О серьезности этого преступления говорит как значительный размер штрафа (5 мараведи), так и, особенно, наказание, применявшееся при отсутствии у виновного возможностей внести требуемую сумму, — отрубание правой руки[1135].
Наконец, из числа обладателей коня (то есть, по сути, тех же рыцарей) выдвигались кандидатуры должностных лиц, осуществлявших свои полномочия в рамках консехо. Так, должности судьи (iuez) и алькальдов (alcaldes) мог занять лишь человек, обладавший конем и «заселенным домом» (casa poblada) в Сепульведе. Выше я говорил о том, какие существенные привилегии, в том числе и материальные, давал статус апортельядо[1136].
5. Консехо как инструмент материального обеспечения военных функций местного рыцарства: пример Куэльяра
В отличие от фуэро Сепульведы, крайне подробно регламентировавшего права и привилегии рыцарей, действовавшее в Куэльяре «Королевское фуэро» уделяло этим моментам гораздо меньше внимания. Этому есть свое объяснение. Пространное фуэро Сепульведы восходило к модели традиционных эстремадурских фуэро, в рамках которой изначально были заложены основы особого статуса местного рыцарства. «Королевское фуэро» создавалось в иных условиях.
Оно возникло в эпоху, когда королевская власть, после великой Реконкисты Фернандо III Святого и Альфонсо X Мудрого, была, как никогда ранее, могущественной и стремилась к сокращению всякого рода частных привилегий, предпочитая жаловать их не в соответствии со сложившимися прецедентами, закрепленными в «старых добрых фуэро», а согласно своим желаниям и возможностям[1137]. Не случайно Альфонсо X пытался провести правовую реформу, целью которой было повышение степени гомогенности правовых норм, действовавших на местах и ранее практически бессистемно санкционировавшихся его предками.
Кроме того, «Королевское фуэро» сложилось в период, когда рецепция классического римского права охватила всю Западную Европу, в том числе и Кастильско-Леонскую монархию. Первые центры изучения римского права сложились в королевстве уже в конце XII в., а в следующем столетии при активной поддержке именно двух названных королей возникли и начали активно действовать «studia generalia» в Саламанке и Вальядолиде. Напомним, что Вальядолид первым в 1255 г. получил «Королевское фуэро», а в его создании участвовали образованные юристы, знатоки римского права — «sabidores del derecho».
Ученые легисты, среди которых в середине — второй половине XIII в. известность получили Хакобо де лас Лейес (болонский профессор Джакобо Бонаджунта), автор «Цветов права» («Flores del Derecho»), саморский архидьякон Фернандо Мартинес, создатель трактата «Жемчужина судебных состязаний» (Margarita de los pleitos), магистр Рольдан и другие, входили в ближайшее окружение короля Альфонсо X[1138]. Возможно, они были среди тех «знатоков права», которые упоминаются в первой книге «Королевского фуэро» как участники его составления.
Разумеется, король не случайно покровительствовал их ученым занятиям. Как известно, римское право изначально было не только и не столько важнейшим техническим инструментом упорядочения запутанной системы феодальных правовых обычаев и норм, сколько могущественным средством укрепления королевской власти. Заимствованные из позднеримского законодательства, его нормы придавали правовое обоснование политическим претензиям короны на верховенство в обществе. На этот, политический, аспект рецепции указывал выдающийся русский историк права П.Г. Виноградов[1139].
Но при всем этом неоспоримом влиянии общей тенденции закономерность в разных регионах Европы появлялась отнюдь не одинаково, что определялось комплексом местных условий и традиций. В таком важном для истории средневекового римского права регионе, как Прованс, активное внедрение романских моделей в повседневную правовую практику прослеживается лишь со второй четверти XIII в. Как показывает французский историк права Ж. Жиорданенго, реципировался лишь достаточно ограниченный круг конкретных текстов, поскольку «жесткость римского права могла также угрожать абсолютизму (абсолютистским устремлениям феодальных правителей. — О. А.), как и пластичность права обычного». Столь же постепенно внедрялась ученая правовая терминология в понятийную систему феодального права. В последнем случае римское право использовалось в большей степени как общая модель для кодификаций феодальных норм и обычаев[1140].
Между тем содержание «Королевского фуэро» во многом отличается от закономерностей, выявленных Ж. Жиорданенго применительно к Провансу. Не имея возможности подробно анализировать вопрос о влиянии римско-правовых концепций в тексте этого памятника, отмечу
