Верховная восседала на кушетке заваленной подушками, и наблюдала за тем, как Хести отбивается от жриц. На ее лице была написана скука.

– Я думала, ты придешь сама.

Хести вскинула голову и уставилась на Верховную в немом изумлении.

– Сама? – Она нахмурилась. – Зачем?

– Неужели мне придется объяснять тебе очевидные вещи? – Тон Верховной не предвещал ничего хорошего.

– Попробуй, – рыкнула Хести, позабыв о страхе перед жрицей.

– Твоя мать была умнее.

– Да, я в курсе.

Верховная поднялась с кушетки и взмахнула рукой. Свечи в шатре погасли, остался только свет луны, попадающий внутрь через круглое отверстие в крыше. Хести попятилась было, но вдруг спиной ощутила чужое тело. Прохладные руки обвили ее, прижали ближе, ей стало противно.

– Я ведь обещала, что этой ночью мы впервые воссоединимся.

– Что значит… – Хести попыталась вырваться, но не смогла. – Что значит «воссоединимся»?

– Моя дорогая, неужели тебе не было известно о том, кем твоя мать была для меня?

Она слышала эти отвратительные слухи, но отказывалась верить им.

– И что? – с вызовом спросила она. – При чем здесь я?

Холодные губы коснулись шеи. Хести дернулась, но руки Верховной оказались неожиданно сильными. Они проникли под мантию, пальцы поспешно расстегивали пуговицы на рубашке.

– Отпусти!

– Перестань сопротивляться, – прошептала Верховная. – Будь Лагоса жива, я бы никогда не впустила тебя ни в свой Круг, ни в свою постель, но Трехликая Мать распорядилась иначе. Я предлагаю тебе власть, силу, о которой мечтают многие, подумай об этом.

Ее губы вновь коснулись шеи, Верховная провела языком по коже Хести, и та задохнулась от возмущения.

– Мне это не нравится!

– Ты не знаешь, о чем говоришь. Вот увидишь, утром ты будешь думать по-другому.

Верховная толкнула Хести в спину, та упала и попыталась отползти в сторону, но гибкое тело жрицы прижало ее к земле. Жадные руки стянули мантию, пальцы оказались под рубашкой, а губы – на губах Хести.

«Какая мерзость!» – мысленно закричала она, но не смогла произнести ни слова.

Язык Верховной, ее настойчивые ласки – все это было ей отвратительно. Никогда прежде Хести не заставляли заниматься любовью без ее согласия, никто и подумать не смел о том, чтобы взять ее силой. А она, в свою очередь, не могла и помыслить, что Верховная способна так поступить с ней.

– Мою мать ты тоже насиловала?! – злобно прошипела Хести, изо всех сил сжимая ноги, но колено Верховной мешало ей.

– Твоя мать любила меня. И ты полюбишь тоже, такова твоя судьба, – прошептала жрица и одним резким движением разорвала на Хести рубашку.

– Не тронь меня!

– Просто позволь мне показать, как это может быть прекрасно. Куда лучше, чем с тем мальчишкой. Он же калека, Хести, как ты могла?

– Он хотя бы мужчина! – Хести буквально выплюнула эти слова.

– Женщины во много раз лучше, – проворковала Верховная и припала горячим ртом к ее груди.

«Я должна что-то сделать, должна!»

Она попыталась сложить пальцы в Жест Силы, но жрица схватила ее за руку и сжала так, что ладонь Хести онемела.

– Ты ведь не хочешь, чтобы калека пропал?

– Да плевать мне на калеку! – прорычала Хести, извиваясь на полу.

– Ты лжешь мне.

Тело сковала болезненная судорога, она вскрикнула и почувствовала, как по щекам поползли слезы. Ей не было жаль себя, она злилась, ненавидела свое бессилие.

– Он останется в живых, если ты будешь выполнять свои обязанности, – сказала Верховная. – Ты станешь моей правой рукой, моей любовницей и частью Круга. И калека будет жив до тех пор, пока его семейка нужна нашему Дому.

– Иначе ты убьешь его?

– Я заставлю его страдать. – В полумраке шатра Хести увидела хищную белозубую улыбку. – Боль будет мучать его изо дня в день до тех пор, пока не сведет с ума.

– Ты сошла с ума, – прошептала Хести.

– Я всегда получаю то, чего хочу, – ответила ей Верховная и принялась медленно расшнуровывать завязки на ее штанах. – Он может стать кадавром, если я захочу. Превратиться в одного из сломленных. Я посажу его в клетку и заставлю тебя смотреть как он пожирает людей.

Хести оцепенела. Она не знала, что ей делать, поэтому просто закрыла глаза и позволила Верховной взять то, что ей было нужно.

Это стало ее обязанностью – с того раза Хести каждую ночь проводила в шатре жрицы. Она помогала ей принимать ванну, согревала ее постель, позволяла делать все, что та хотела, и сама исполняла все ее пожелания.

А потом уходила, опустошенная, лишенная сил и желания жить. Она даже не подозревала, что Верховная способна превратить ее жизнь в кошмар, но ей удалось придумать изощренную пытку, о которой, впрочем, остальные жрицы из Круга могли только мечтать.

Они перестали разговаривать с Хести, но беспрекословно подчинялись ей. Она не могла никому рассказать о том, что происходило по ночам, не могла поделиться своей болью. Ей не хватало Савьера.

«Ты не достойна того, что тебе досталось» – как-то сказала ей одна из жриц во время обеда.

– Так иди и займи мое место, – прорычала тогда Хести и выплеснула под ноги девушки вино.

С тех пор ее даже не оскорбляли, просто игнорировали, делали вид, что она существует только как правая рука Верховной. И это ранило.

«Неужели моей матери приходилось все это терпеть? Или она действительно любила Верховную и пошла на это по своей воле?» – спрашивала себя Хести, медленно приближаясь к шатру.

Деля постель со жрицей, она представляла Савьера. Думала о его руках, о губах, о том, как он нежно убирал ее волосы за уши. Только оказавшись в таком постыдном положении Хести поняла, как на самом деле привязалась к нему. Он бы никогда не позволил себе взять ее силой.

Хести вздрогнула и посмотрела в окно экипажа. Они находились в пути уже много дней и наконец прибыли в