Шрифт:
Закладка:
В горле Келани пересохло. И снова она стала целью презрительных взглядов Имен.
– Я имею в виду лерена Аворика Анатчиша и лересу Келани Кевалайн, – уточнил он для самых недалеких. Или чтобы окончательно утопить ее в позоре.
Лереса ощущала удушающую теплоту гнева, что переполнял ее отца, каждый раз, когда он шумно выдыхал. Она видела, как сжимаются его кулаки.
Крик рвался из груди К.
Она не заслуживала такого презрения. Не она запустила огонь.
Келани открыла рот, чтобы что-то сказать, но голос предал ее. Киган взял ее за запястье, останавливая. К тому моменту, когда в ее голосовых связках начал зарождаться, дрожа, хрупкий звук, священник остановился.
– Имя, – продолжил он, уделяя внимание каждой стороне зала. Взгляды снова метнулись к ней, – которому удалось заново открыть двери Дворца Корней, так, что солнечный свет снова заполняет его углы… Этот род старее, чем сами времена Великих Завоеваний, зародился на Китовом мысе в 1032 году благодаря победе великого борца Эребуса Анатчиша, предка нашего победителя, – он указал на него и на всю его семью.
На этот раз гнев накрыл не только Кента Кевалайна. Келани поджала губы.
Лереса искала Аворика глазами. По правую сторону от безликих гостей стоял А., облаченный в белую мантию. Лжец и обманщик. Он упивался властью, скрыв правду, убедив всех, что она сдалась сама. Тот, кто пытался убить ее даже после того, как в небе задымился сигнальный огонь.
Рука лерена, как и у Коринтии, была вся в повязках. Ладонь секира А. лежала на его здоровом плече. У Акара было самодовольное выражение лица. Он не смотрел ни на какое другое Имя, но это не значило, что он не обращался ко всем. Его братья, казалось, готовы были носить Аворика на руках, хотя внешне он был похож на ребенка, который в жизни и тарелки не разбил.
Лереса, затуманенная злостью, шагнула вперед. На этот раз ее сдержал отец, возможно, единственный, кто смог заметить это. Его ногти вонзились в ее предплечье, причинив неимоверную боль.
– Не шевелись и молчи, Келани, – прошептал он. – Это не место для закатывания истерик.
Келани глубоко вдохнула.
Она отвернулась от А. Его вид разжигал в ней желание взбунтоваться, поведать всем правду. Однако Киган был прав: если бы они ей поверили, Арену пришлось бы закончить, а смерть уже не была такой притягательной. Не после возвращения, не после воссоединения с Кирстин.
Аворик взошел на помост и встал рядом со священником. Избранный глядел на него с гордостью. Он поклонился почтительно и затем пожал его руку, сжимая ладонь лерена своей.
– Да здравствует Аворик, единственный победитель Арены, великий завоеватель.
Бурные аплодисменты его рода побудили захлопать всех остальных. Даже Кента Кевалайна. Он два раза подряд хлопнул с пустым звуком. Аворик раскланялся. Келани была единственной, кто воздержался. Она лишь сжала кулаки и не собиралась преклоняться перед этой фальшивкой.
Другой человек, избранный культом Четверки, одетый в тунику, почти такую же, как у священнослужителя, поднялся по ступеням, отделявшим его от собрата и, поприветствовав того мановением руки, встал рядом. Он держал закрытый белой тканью поднос, на котором покоились три блестящих предмета, трудно различимых на расстоянии, но известных всем из древних преданий. Золотой узелок, чтобы А. никогда не забыл этот день. Знак отличия, олицетворяющий преданность своему Имени и всему Херцельгу и храбрость. Ключ, который назначал его владельцем и хозяином Дворца Корней.
Оратор наградил его всеми положенными регалиями. Он повесил ему на шею шнурок, вдел знак отличия в петлицу его форменной куртки и вложил ключ в ладонь лерена. Затем он торжественно преклонил колени перед ним и отошел в тень.
Лерен Анатчиш уставился на ключ, который теперь лежал в его руке. Настала его очередь позвать своего секира, чтобы передать связку отцу, дабы Херцельг и Корни по закону стали землями А. Так, чтобы белое пятно их владений на картах поглотило желтое, сделав заглавные буквы рода больше.
Аворик поднял глаза. Его отец, выжидая, наблюдал за ним, готовый в любой миг присоединиться к нему на возвышении и наблюдать за остальным сверху. Но лерен не обращал внимания ни на него, ни на братьев.
Губы Аворика приоткрылись.
– Хотя мы, возможно, не все прожили достаточно, чтобы увидеть подобное вживую, мы все чтим закон, – объявил он. – Мы все знаем, что дает то право отличия, которым я был удостоен. Однако, если позволите, я бы хотел взять слово и вмешаться в ход церемонии, как единственный победитель четвертой Арены.
Все затаили дыхание. Послышался приглушенный возглас. Многие взгляды были прикованы к секиру А., который потерял прежнее надменное сияние, другие – к священнослужителю.
Право на вмешательство между воздаянием хвалы и награждением символическим ключом, поскольку на самом деле он не открывал ни одной двери во дворце, зародилось после второй Арены, когда Марволо Кевалайн произнес речь и отказался отдать ключ своему отцу, недовольный тем, что его старший брат унаследует все. Именно в тот момент завязалась вражда между Кевалайнами и Моркевирами – из-за отказа основателя их Имени от всего, что дал ему старый род.
Какая еще причина могла быть у Аворика попросить высказаться, кроме того, чтобы отделиться от своей династии?
Келани, казалось, видела, как сердце секира А. застряло у него в горле.
Священник кивнул лерену, не способный отказать ему в чем-либо. Другие секиры хладнокровно приняли его решение.
Аворик откашлялся.
– Я очень горжусь тем, что родился под Именем А., которое ношу, – начал он, – нет и не было более подходящего рода для меня. Секир Акар Анатчиш является доблестным примером для подражания. Я глубоко им восхищаюсь, – признался он, бросив на того взволнованный взгляд.
Секир надул грудь. Возможно, лерен просто хотел польстить своей семье и порадоваться их победе, прежде чем передать ключ.
– Если позволите мне эту дерзость, для меня не существует никого, кто мог бы превзойти наследника моего рода, моего брата, Асерета Анатчиша, – добавил он. Лерен поблагодарил его кивком, – кто, несомненно, заслуживает этих заново завоеванных земель и за кого я боролся. Нет более справедливого и честного лидера, чем он.
Секир К. устало усмехнулся. Молодой А. тратил их время и терпение на свои нелепые, ненужные слова. Такая крохотная победа ничего не значила. Род Анатчиш не перестал быть таким же беспомощным