и горела сама жизнь.

Хейта приблизилась и сделала то, о чем мечтала все это время. Коснулась пальцами густого, теплого меха, провела ладонью по лобастой голове, почесала за ухом. Рысь смежила веки и довольно заурчала.

– Осторожней, – голос Брона мигом вывел Хейту из состояния задумчивости.

Она обернулась. Оборотень стоял, прислонившись плечом к покатой крыше. Темные волосы беспорядочно падали на лицо. Глаза в полумраке слабо мерцали.

– Знаю, что вы, Чары, можете говорить со зверьми и не боитесь их, – добавил он. – Но все же зверь есть зверь.

Глаза Хейты загадочно заблестели.

– Эта рысь не тронет меня ни за что на свете. Больше того, она сделает то, что я велю.

Оборотень задумчиво сдвинул брови.

– И так с любым зверем?

Девушка кивнула.

– А что?

Тот неопределенно пожал плечами.

– Меня, к примеру, слушаются волки. Любопытно, встреть мы волка, кого бы он послушал, тебя или меня? – Оборотень улыбнулся уголком рта.

Хейта тоже заулыбалась.

– Когда встретим, тогда и узнаем. Впрочем, – она лукаво изогнула бровь, – думаю, ответ очевиден.

Оборотень хмыкнул.

– Небывалая самоуверенность!

Хейта рассмеялась. Поглядела на него задумчиво.

– Я считала, ты только хмуриться умеешь. А выходит, можешь и болтать, и шутить.

Оборотень помолчал, и вдруг в глазах его протаяло золото.

– Вероятно, мне нужен был кто-то, чтобы напомнить об этом.

Хейта смущенно потупилась. А Брон, посерьезнев, подался вперед. Он хотел коснуться ее руки, но потом передумал и не коснулся.

– Завтра… будь осторожна.

Девушка недоуменно сдвинула брови.

– Отчего ты говоришь это мне? Опасность угрожает Хобарду.

– Обличив убийцу, мы вызовем его гнев на себя, – пояснил он. – Называй это волчьим чутьем, чем хочешь, но тебе следует остеречься. Обещай, что не выкинешь ничего опрометчивого.

Хейта сжала губы, чтобы сдержать улыбку. Но ее выдали глаза. Оборотень нахмурился.

– Я не шучу.

Девушка совладала с собой и твердо произнесла:

– Буду предельно осторожна.

Окинув Брона испытующим взором, она добавила с чувством:

– Я рада, что встретила тебя.

Оборотень смешался и недоверчиво проронил:

– Отчего?

– Всю жизнь одна лишь мысль о волках-оборотнях наполняла мое сердце яростью, – ответила Хейта.

Брон мрачно кивнул.

– Успел заметить при первой встрече.

Хейта улыбнулась.

– Но ты совсем не таков, каким я представляла оборотней из волков. – Она задумалась. – В моей семье любят повторять, что в любом народе найдутся и хорошие, и не очень. И определяет это не кровь, а выбор. Наверное, мне тоже нужен был кто-то, чтобы напомнить об этом.

Настал черед оборотня смутиться. И вот оба замолчали. Просто стояли и глядели друг на друга, окутанные туманом и тишиной. Но в этом молчании было столько тепла, что оно говорило яснее любых слов.

Заскучавшая рысь нетерпеливо ткнулась носом Хейте в спину. Обернувшись, девушка ласково запустила пальцы в густой мех. Рысь прикрыла отяжелевшие веки, заурчала и вдруг зевнула во всю ширину своей клыкастой пасти.

Хейта рассмеялась.

– Что, спать пора?

Рысь приникла к девушке головой, тряхнула ушами в длинных черных кисточках, смерила оборотня подозрительным взглядом и величественно удалилась.

Хейта мягко улыбнулась Брону.

– Пойдем и мы?

Оборотень кивнул, не сводя с нее глубокого взгляда, подсвеченного янтарем. Он подождал, пока Хейта пройдет вперед, и неслышно двинулся следом- безмолвный страж за ее спиной. А звезды так и падали, расчерчивая ночное небо искристыми, словно бы волшебными вспышками.

VI

Харпа вздохнула и открыла глаза. Она всегда пробуждалась стремительно, будто и не спала вовсе, а просто дремала. Девушка села и пристально огляделась.

Небольшой костерок давным-давно потух. Земля дышала холодом, по мшистым кочкам карабкался промозглый сизый туман. Однако Харпа совсем не замерзла. К здешнему холоду она была сызмальства привычна. Ей нравилось вдыхать этот свежий воздух, пить его жадно, глоток за глотком, точно ледяную родниковую воду.

Харпа потянулась и огляделась. Дорх спал неподалеку, упершись щекою в ладонь. Он всегда так спал, сколько она его помнила. Перед глазами вдруг предстал глубокий вечер из далекого-предалекого прошлого.

Они сидят вчетвером у очага: она, отец и два брата. Хотя младший, Берх, скорее не сидит, а ползает вокруг, неутомимо и шустро. Ему все любопытно, все хочется потрогать, потянуть в рот. А отец сказывает истории: про вогура, про пастырей Заповедного леса и, конечно же, про драконов. Он страсть как любил о них порассказать.

Они долго болтали тем вечером. А потом легли спать. Берх спал беспокойно, перекатывался с боку на бок. Он всегда так спал. И за одну ночь умудрялся побывать во всех уголках их уютного жилища. Дорх же спал точно так, как сейчас, подсунув ладонь под щеку. А по пробуждении щека у него всегда была розовой.

Отец шутил, что это лютый мороз, украдкой пробравшись ночью в дом, его в щеку поцеловал. А Дорх наивный был. Слушал разинув рот, улыбался довольно – верил. Да-а. Славные были времена.

Харпа подалась вперед, тронула Дорха за плечо.

– Поднимайся. Уже рассвело.

Тот открыл глаза, зевнул, и, совсем как сестра, сонно огляделся. Харпа вновь пытливо отметила про себя, как же они были похожи. Те же большие раскосые глаза, в которых расплескалось золото, крутые скулы, точно суровые северные утесы, крупные губы, волевой подбородок. Все эти черты они взяли от отца. Другое дело – Берх. Тот был вылитая мать. С изящными чертами и мягкими волосами, что вились вокруг его головы крупными кольцами. Только он был слишком мал, когда она умерла, а потому совсем ее не запомнил. Но, когда ему говорили про сходство, гордо выпячивал грудь.

Берх. Его имя отозвалось в сердце девушки гадкой, сверлящей болью.

– Пить хочется, – поморщился Дорх.

– Пойдем до ручья, – отозвалась Харпа. – Я тоже не против горло промочить.

Они выбрались из небольшого оврага, приютившего их ночью, и неспешно двинулись вниз, мокрой от тумана травой. Сапоги их отяжелели от влаги, но оборотней это не смутило. Они продолжили прыгать с кочки на кочку и очень скоро оказались у подножия холма. А там меж осклизлых голышей весело шумел кристально чистый поток.

Они черпали воду ладонями и пили, не в силах остановиться. Наконец, вдоволь нахлебавшись, расселись на берегу, утопая взглядом в зыбкой, туманной дали.

Дорх швырнул камушек в воду, искоса взглянул на сестру и осторожно спросил:

– А отчего ты ушла тогда?

Харпа нахмурилась.

– Ты и сам знаешь отчего. Тому, что я совершила, нет и не может быть прощенья.

– А вот и нет. А вот и не знаю. Ничего подобного! – сбивчивым от волнения голосом проговорил тот. – Ну да, устроила пожар. Нехорошо. Ну так это когда было-то? С тех пор столько воды