Я снял чашу с основания кальяна, промыл небольшим количеством воды и насухо вытер. Гашиш в жестяной коробке успокаивающе пах вишней. Я насыпал немного в чашу, а потом установил ее в кальян, собрал из очага угольки и сложил под чашей. Наконец, взял мундштук и подул в него, чтобы вылетел старый пепел.

Подсоединив мундштук, я дал его Несрин. Она глубоко вдохнула, так, что забулькала вода, и выдохнула вишневый дым.

Кинн принюхался, и глаза у него оживились. Он проковылял к Несрин и начал ее разглядывать.

– Вполне зрелая, – подытожил он. – Она замужем? Почему бы тебе не взять ее? Я нашепчу ей в снах твое имя.

– Нет, – сказал я.

Несрин вытаращилась на меня. Объяснять ничего не хотелось.

– А я все равно могу нашептать, – сказал Кинн, – просто чтобы посмотреть, чем это обернется. Таким образом я создал много счастливых пар. Не поверишь, сколько браков и романов случается из-за нас, скучающих шикков.

Несрин наполнила юрту успокаивающим ароматом вишневого дыма. Она протянула мне мундштук.

– Я слыхала, что Сади выходит замуж за Рыжебородого, – сказала она, крутя свою длинную косу. – Должно быть, тяжело для тебя.

– У него три сотни кораблей и тридцать тысяч человек. Не могу представить себе более достойный выбор. Она может спасти нас всех и Костани, привлекая его в наши ряды.

– Ты только об этом и думаешь, о Костани. Но сам ты ничего не получишь, если мы возьмем город.

Я указал на пустое место над соломенным матрасом.

– Я повешу голову Михея на стену.

– Вечно ты только и думаешь о делах, – усмехнулась Несрин. – Но, когда я впервые тебя увидела, ты был старый, весь в грязи и крови, рыл могилы распухшими, как огурцы, пальцами. А теперь – взгляни на себя. Может, ты этого и не осознаешь, но каждая незамужняя женщина в лагере мечтает разделить с тобой юрту.

Я позволил вишневому дыму отдохнуть в моих легких, а потом выдохнул.

– Сейчас не время для таких мыслей. Завтра…

– Завтра некоторые из нас будут мертвы. Эта ночь станет нашим последним воспоминанием.

Я не мог игнорировать то, что сказал мне этот тяжелый взгляд.

– Вот и правильно, – сказал Кинн, ковыляя из юрты. – Если кто попытается войти, сброшу в море!

Несрин забрала мундштук из моих рук и толкнула меня на пол. Она вдохнула вишневый дым, а потом скользнула по мне и коснулась носом моего носа. Я засунул руку ей под рубашку, тронул гладкие тонкие бедра.

Она прикоснулась губами к моим и выдохнула дым. Я почувствовал вкус вишни во рту. Но еще больше мне понравился вкус ее языка – землистый и влажный. Мои руки скользнули вверх по ее животу, нашли мягкую грудь и твердые соски. Она потянула меня за язык, прикусила мою губу. Я поднял ее рубашку. Она сняла с узких бедер штаны.

И вдруг перестала ломиться в меня языком. Она посмотрела мне прямо в глаза. Ее темные, глубоко посаженные глаза смотрели напряженно как никогда.

– Я вижу твою печаль, – сказала она. – Ты этого не хочешь.

– Каждая моя частичка этого хочет. Кроме одной.

– Она самая важная.

Несрин оделась.

– Она – принцесса из рода Селуков, – сказала Несрин, – для нее долг всегда будет выше всего. Даже если она чувствует то же, что и ты.

– А она чувствует то же, что я?

– Ты такой бестолковый? – Несрин рассмеялась. – Это не имеет значения. Как ты думаешь, почему Эбра хотел сослать ее? Она может сделать честолюбивого мужчину шахом. И теперь один из таких мужчин предъявил на нее права.

– Значит, ничего уже не поделать.

– Ты совсем тупой? – Она посмотрела на меня так свирепо, как только была способна. – Разве ты не воин? Разве стал бы великий полководец Утай дуться, как ты? Он взял бы желаемое, что бы это ни было.

– Я хочу уничтожить Михея.

– Убить его можно только раз. А чего ты захочешь потом? Об этом ты не подумал?

– Чего я захочу потом, не имеет значения.

– Будет иметь. – Теперь Несрин смотрела на меня с сожалением. – Ты захочешь получить ее. Но тогда будет слишком поздно. Она выполнит обещание и выйдет замуж за другого.

– Я пришел на эту землю рабом. Я меньше всех достоин ее.

Жалость исчезла, ее щеки вспыхнули красным от гнева.

– А Михей заслуживал Костани? Да кому какое дело, он просто ее взял. Но ты не захватчик. Ты тот же самый испуганный старикашка, которого мы подобрали в лесу. Боящийся всего, кроме смерти.

Она бросилась прочь. Разочарованный, как всегда, Кинн проковылял внутрь. Несколько часов я проспал.

Я проснулся перед рассветом и поскакал к крестескому лагерю. У пруда паслись безухие кони. Кучка экскувиторов, с желтыми волосами и бородами северян из Темза, точили топоры и мечи на вращающихся точильных камнях, которые они приводили в движение ногами. Их доспехи украшали четыре глаза, расположенные в форме ромба, как на доспехах императора.

Императора Иосиаса я нашел рядом с бомбардами. Они были огромными, как те, которые шах Джаляль применял против его отца Ираклиуса при завоеваниях на континенте Юна. Кажется, крестесцы усвоили: чем больше осадные машины, тем лучше. Эти, окованные серым металлом, были размером с двух лошадей и с ядрами больше моего торса.

Император восседал на мощном белом коне.

– Что говорят ваши прорицатели о затмении? – спросил он, вгрызаясь в яблоко, краснее крови.

– У нас таких нет. Но я точно знаю, что это предвещает победу.

– Наши утверждают, что багровая луна несет чудеса. Но вот то, о чем этим утром доложили разведчики, отнюдь не чудесно. – Он выплюнул кусок яблока мне под ноги. – Ты не потрудился сообщить мне о Рыжебородом.

– Я и сам узнал только вчера ночью.

– Этот человек – корсар; он грабит наши города, а потом удирает. Мне теперь придется оглядываться, двигаясь вперед. Рыжебородый будет смотреть, как мы атакуем город, а сам и пальцем не пошевелит. А потом, когда мы выдохнемся, примчится и заберет город. Ты считаешь меня глупцом?

– Это наш город, император. Мы владеем им уже триста лет.

– А до этого он семьсот лет был нашим.

– Я позабочусь о том, чтобы Рыжебородый сделал свою часть работы. Сомневаюсь, что с одними вашими мечами нам удастся захватить город.

Император надулся и высоко вздернул подбородок.

– Я буду вести счет. Если я почувствую, что он делает что-то не так, нашему союзу придет конец.

– Тогда оборвется и жизнь вашей дочери. Не сомневайтесь, я сам принесу вам ее голову.

– А ты не думай, что я ценю ее жизнь выше, чем