Шрифт:
Закладка:
Нуреев с Фонтейн редко повторяли тот поклон. Марго не нравилось, когда Рудольф падал перед ней на колени; по ее мнению, это походило на жест почтения к ее возрасту, и потому она с той поры предпочитала сама опускаться на одно колено.
Предсказавший крах нуреевской карьеры на Западе Арнольд Хаскелл, автор «Печальной истории», теперь опроверг сам себя, признав, что именно его, а не Нуреева, сбили с толку многочисленные мнения и домыслы. «О нем столько писали, столько ходило слухов и столько дезинформации, что трудно было верно оценить его перспективу. Имя Нижинского использовали многие из тех, кто еще не родился на свет, когда он уже несколько лет находился в центре внимания. Роль Альберта стала идеальным испытанием для Нуреева как танцовщика и актера. И он сразу доказал, что уже добился колоссальных успехов и что… в надлежащих условиях никто не отодвинет его на второе место».
Впрочем, не все присоединились к хвалебному хору. Опытный критик «Дейли телеграф» Э. В. Коутон счел спектакль «глубоко интригующим, но совершенно не трогающим», а Фонтейн и Нуреева сравнил с «существами с двух разных планет». Настолько они, на его взгляд, не подходили друг другу по темпераменту. По мнению Эндрю Портера из «Файнэншл таймс», мягкая, широкая манера исполнения Нуреева производила «впечатление совсем не мужского танца, дополняющего балерину», а его второй акт представлял собой «одни лилии да томность». Почти все вариации Нуреева были новыми для «Ковент-Гарден», и хотя некоторые из них исполнялись в спектаклях Кировского театра, немало прочих Рудольф сочинил сам. В их число входили серии антраша сис, которые он включил в сцену, когда Королева виллис повелевает Альберту танцевать до смерти. Это было то же самое соло, которое Рудольф танцевал в своих немногочисленных «Жизелях» в Кировском. Однако ряд английских критиков посчитали вмешательство молодого танцовщика в традиционную хореографию абсолютно неприемлемым святотатством.
Между тем зрители, не вдававшиеся в подобные тонкости, толпились после спектакля у служебного входа в театр. Звездный фурор, признание британцев, партнерство с Фонтейн – как же обо всем этом мечтал Рудольф! И все-таки тот вечер не стал для него полным триумфом. Ведь разделить с ним успех не захотел Эрик Брун, консультировавший его на репетициях. Эрик слишком хорошо сознавал, что значил тот спектакль для Рудольфа: шестью годами ранее в Нью-Йорке его собственный дебют в «Жизели» ошеломил балетный мир. И партнершей Бруна также была известная балерина, на двадцать лет старше его – Алисия Маркова, которую в «Сэдлерс-Уэллс» сменила Фонтейн. Не совладав с ревностью, Брун, так много значивший для Рудольфа, в отчаянии выбежал из театра. «Я бросился следом за ним, а поклонники побежали за мной, – вспоминал гораздо позже Нуреев. – Вышло неприятно».
Еще хуже вышло, когда Нинетт де Валуа решила пригласить Нуреева на весенний сезон в свою труппу. А ведь единственным приглашенным артистом в этом сезоне прежде числился Брун. Теперь Эрику предстояло соперничать с Рудольфом за внимание и любовь публики. Тщательно выверенная, аккуратная манера исполнения датчанина Бруна была ближе британскому стилю, чем русская яркость и пылкость Рудольфа. И многие коллеги Валуа беспокоились, как бы Нуреев не стал для ее балета подрывной силой. Но перемены не пугали Нинетт. Именно этого она, собственно, и хотела. И в Нурееве она увидела катализатор не только для Фонтейн, но и для всего мужского состава труппы. Валуа учитывала также и его известность, и кассовые сборы: на три спектакля «Жизели» с Нуреевым и Фонтейн билетов было продано втрое больше, чем обычно. А на последнем спектакле, 6 марта, Рудольф был представлен королеве Елизавете, принцессе Маргарет и их тете, принцессе Марине. Созданию своей цитадели британского балета Нинетт де Валуа посвятила тридцать два года. Во время войны, когда многих членов ее труппы призвали в армию, она отказалась восполнить их поредевшие ряды приглашенными зарубежными артистами – из опасения, что это расхолодит ее собственных танцовщиков и ей так и не удастся развить традицию британского мужского танца. В 1962 году пришло время испытать ее театр на прочность. И всем, кто находил ее решение рискованным, Нинетт отвечала одно: «Если всего один человек может испортить стиль Королевского балета, значит, мы заслуживаем, чтобы его испортили».
Через два дня после встречи с королевой Англии и спустя девять месяцев после своего бегства из Советского Союза Нуреев вылетел в Нью-Йорк – дебютировать на американской сцене. Этому поспособствовала Арова, танцевавшая тогда в статусе приглашенной звезды с балетом Чикагской оперы Рут Пейдж. Она договорилась, чтобы Нуреев станцевал с ней па-де-де из «Дон Кихота» на выступлении труппы в Бруклинской академии музыки, 10 марта. При этом Соня предупредила Рудольфа: танцевать он будет не в знаменитом театре «Метрополитен-опера», а в Бруклине, на другом берегу Ист-Ривер. «Ну и что? – хмыкнул Нуреев. – Все равно это Нью-Йорк. Я хочу туда приехать, я хочу им показать». Обычный гонорар для приглашенной звезды составлял на тот момент четыреста долларов за одно выступление; Рудольф запросил две с половиной тысячи. Но «никто даже не спорил, – рассказала потом Арова, проводившая от его имени переговоры насчет гонорара. – Они очень обрадовались возможности его заполучить. Когда я сказала [Рудольфу], что для себя я не осмелилась попросить столько, он заявил: “Иди и попроси, или я не буду танцевать”».
Всецело поглощенный своим собственным дебютом в «Ковент-Гардене», Эрик Брун остался в Лондоне. Арова приехала встречать Рудольфа в аэропорт Айдлуайлд. Но туда же слетелись и сонмы репортеров, засыпавших Нуреева вопросами о семье, прежде чем Соне удалось увезти его на репетицию. Они заранее договорились о компромиссе: взять половину его версии па-де-де и половину – ее. Но, едва очутившись в студии, Рудольф начал требовать, чтобы все па-де-де танцевалось в его варианте. «Что ж, ему терять больше, чем мне», – смягчилась Арова и пошла ему навстречу, а потом полночи не спала, отрабатывая новые шаги в своем гостиничном номере. Рудольф, по словам Сони, «был абсолютно уверен в своем успехе».
Через
