– Я думала, вы хотите снять эти апартаменты, – мрачно произнесла она.

– К сожалению, у меня разъездная работа, мэм! – Я скроил самое печальное выражение лица, на какое был способен, стараясь особо не переигрывать.

Она представилась как экономка владельца дома, она даже сказала, что приходили полицейские, и даже им ей было сказать нечего. И в конце пожаловалась, что никто не хочет снять этот дом, и она от этого страдает, так как ее жалованье зависит от процентов за аренду. В общем, поступок мистера Ларе она явно не одобряла.

Из дома слышался детский плач и громкая мужская ругань…

Мне ничего не оставалось, как извиниться и влезть в нагревшийся «шерман», после чего двигать к аэродрому в Палм-хиллс.

У меня было ощущение, что мой автомобиль научился летать: подъезд к административно-диспетчерскому пункту был четырехполосным, хотя тут вряд ли был подобный поток транспорта, потому у меня складывалось впечатление, что я набираю скорость на взлетной полосе.

А с левой стороны забора, в каких-нибудь трех-пяти метрах, простиралась бирюзовая, почти зеркальная гладь Верхнего озера, уходящего вдаль, за мыс Пика Анехиты, обрамленная песчаным пляжем.

Обогнув сетчатые перекрытия с надписью: «Въезд ограничен!», за которыми громоздились пустые синие бочки из-под авиатоплива, я увидел полосатый сачок ветроуказателя (его еще называют «колдун») на застекленной диспетчерской башне.

Рядом виднелись громады дирижабельных ангаров. Подрулив прямо к подъезду офиса, где стояло несколько шикарных автомобилей, я припарковался и, помахав жетоном охране, мирно потягивающей кофе, стал подниматься к начальнику аэродрома, следуя указателю.

Чувствуя потеющие подмышки, я попытался рассказать, что я из сопредельной страховой компании «Бичкрафт», и мне нужно заключение механика по поводу крушения. Начальник, тощий черноусый мужчина, разговаривал по телефону и, прикрыв трубку ладонью, направил меня на второй этаж к юристу компании, которого я застал чавкающим сэндвичем с лососем и утирающим пот с лысой головы. На мою просьбу поговорить с механиком он сказал, что младший механик Лейк Палмер еще тогда был допрошен полицией и уволен по собственному желанию.

– Вообще он местный, – почавкал юрист, – жил, кажется, где-то в Фармайн-виллидж. Но знаете, что я вам скажу, мистер?

– Пока нет, – как можно обаятельнее улыбнулся я.

– Как раз страховая компания «Бичкрафт сейвинг», – он наконец проглотил кусок сэндвича, – во избежание паники и возможных страховых исков, направленных к компании «Бичкрафт-аэро», настояла, чтобы все наши сотрудники, до последнего сторожа, подписали заключение, в котором причиной аварии значится «ошибка пилота». И Палмер также подписал эту бумагу…

– У вас есть основание не верить заключению? – поинтересовался я как бы невзначай.

– Нет, сэр, я видел заключение экспертной комиссии, и мне этого достаточно. Я просто хочу быть уверенным, что вы также действуете, исходя из этой точки зрения…

– Уверяю вас, – я приложил ладонь к груди, – я именно с этой точки зрения и действую… зачем нам неразбериха и лишние вопросы от начальства?

Причем, что самое смешное, это были абсолютно правдивые слова.

– Весьма на это надеюсь. – Он важно сжал губы.

Я зачем-то лукаво подмигнул юристу, отчего тот вздрогнул, и его щеки красиво колыхнулись в лучах солнца, бросающего свои лучи из приоткрытого окна.

Я горячо поблагодарил юриста и, пожелав ему приятного аппетита, двинул к машине, решив узнать дорогу к Фармайн-вилледж у безмятежных охранников.

Причем даже если эти кофеманы расскажут начальству, что я частный артефактор (естественно, под патронажем НОБНОТа), никому это не покажется странным, так как любая страховая компания запросто нанимает таких вот сиблингов типа меня. Лично я просто не люблю работать на корпорации в принципе – неблагодарная это работенка.

Шахтерская деревня, где, по слухам, жил механик, была в тридцати километрах на восток, у подножия Беличьей горы. На хронометре было в районе семи вечера, час Скорпиона – мастера иллюзий. Поможет ли он мне сорвать покров с одной из них или подарит новую? Я не был мнительным, но все же иногда использовал суеверия в качестве «игральных костей», чтобы получить один ответ из нескольких равнозначных вариантов.

Вот и сейчас я посмотрел в сторону снежной вершины, возвышающийся с восточной стороны горы, наверное, той самой белки-сиблинга, про которую рассказывала Анджела. Как раз в этот момент далекий ветер потащил серо-голубое облако через вершину. Остальные облака проплывали над горой.

Ну вот – осталось еще поклясться, что в случае удачи я принесу белке в жертву вкусных орехов, и уже после этого рассуждать о моем атеизме и научном взгляде на жизнь!

Да встречи с Анджелой еще пять часов. В отеле мне делать совсем нечего – разве что составлять новый рапорт Гансу Хоферу, но про Анджелу писать я точно не собирался. А что еще писать? Что я видел Уолтера Шпигеля на крутой тачке? Ну, так он миллионер, может где угодно кататься. Написать, чтобы объявили в розыск Армана Ларе? Идея, конечно, заманчивая. Даже если я найду механика, что он мне расскажет? Про дерганую дамочку, которая не справилась с управлением? Да мне это не особо-то и интересно, я слышал это еще на аэродроме, и совсем не нужно для этого переться в эту деревню. Вот если бы я нашел коронера, автора заключения по аутопсии[33] Элизабет Майнер, можно было бы узнать, насколько он мог ошибиться при осмотре или его подпись это результат давления со стороны? Только вот в таком разе не совсем понятно: если он признал смерть, а семья Майнеров утверждает, что это не так, это означает, что либо на Ларе надавили некие враги Майнеров либо сами Майнеры, но тогда уже после того, как тот написал заключение, так как столичные медики его заключение опровергли, заявив, что Элизабет была жива, просто в глубокой коме, которую и принял незадачливый коронер за смерть.

В пользу этой версии говорит неожиданное исчезновение Ларе.

Но тут встает другой вопрос: делал ли коронер вскрытие? Ведь если Элизабет была жива, то это убило бы ее наверняка. Но она жива. Значит, коронер в заштатном городишке просто ошибся. Но не у любого врача есть имя в справочнике «Кто есть кто». И зачем тогда Ларе было срочно и молча уезжать? Стыд за профессиональную ошибку? Не думаю, чтобы опытный врач так эмоционально отнесся бы к этому. Понятно, что Элизабет Майнер не кто-то там с улицы, но коронер ошибся, при этом не сделав вскрытие, если Элизабет все же смогла выжить. Складывается впечатление, что коронер не сделал вскрытия, так как посчитал ее живой? Тогда зачем он написал неправду в заключении? В голове это все не укладывалось, если, конечно, не объяснить все это моей давешней встречей с ожившим мертвяком. Тогда, если предположить, что некие арты в состоянии поднять человека из мертвых, все укладывалось в ровную цепочку. Ларе не ошибся, Элизабет погибла, но ее отвезли в госпиталь Шпигеля, то есть к отцу, можно сказать, вставили срочно в голову эту железку, и она воскресла. Жуть просто какая-то.