В коридоре СД Граф увидел начальника овощторга Рыбникова. Инженер-пищевик, он с первых дней создания горуправы стал ее работником. Носился с различными прожектами, показывая готовность выслужиться перед оккупантами, но чем-то не угодил, и его назначили на должность директора овощторга. Однако зуд холуйства не давал покоя, и он принялся писать клеветнические «воспоминания» о советских порядках. Печатал их в «Донецком вестнике» под псевдонимом Виктор Горин, сочинил комедию «Сварливая мамаша». Ее приняли к постановке в театре «Варьете». Окрыленный автор состряпал еще одну клеветническую пьеску «Гибель таланта». Но ни та, ни другая не увидели света рампы. Военный советник Норушат даже в них усмотрел нечто такое, что не поднимало дух германских солдат.

Граф пригласил Рыбникова в кабинет. Неожиданно родилась идея: испытать директора овощторга, проделать с ним психологический опыт, ибо все-таки нужно выяснить, кто подбросил листовки в СД. Можно совершенно случайно напасть на след.

Граф расспросил Рыбникова о семейных делах, о работе, какой предвидится урожай овощей, и чем он порадует в нынешнем году читателей. Между прочим сказал:

— Большевики стали забрасывать к нам агентов. Но они сами приходят в СД. Не надеются на победу своей армии... Да, мы зимой отступали, чтобы сохранить свои силы. Советы зимней кампанией обескровлены. Мы с вами станем свидетелями краха Советов.

Оберштурмфюрер встал из-за стола, прошел мимо Рыбникова к двери, возвратился. Тот повел за ним взглядом: «Что он от меня хочет? Разговор завел неспроста».

Граф открыл папку, лежавшую на столе, взял листок и подал Рыбникову. Тот, к своему ужасу, узнал прокламацию партизан. «Не подозревает ли он меня?» — обожгла мозг страшная догадка. Быстро пробежал по строкам — в них призыв к населению вступать в партизанские отряды, срывать мероприятия оккупантов.

— Не встречались ли вам такие листовки, Алексей Прокофьевич? — спросил гестаповец.

— Откуда? Где им взяться? — проговорил Рыбников, наконец справившись с волнением.

— Я это и предполагал,-— отозвался оберштурмфюрер и опустился в кресло. Легко постукивая пальцем по столу, заговорил снова: — Те, кто должен расклеивать листовки, приносит их ко мне. Видите, не на заборе висят, а у меня в папке лежат...

Во второй половине дня, когда Слезовский шел с работы по Первой линии, с ним поравнялась Мария Анатольевна и попросила следовать за ней. Михаил Иванович на миг растерялся, но, вспомнив о конспирации, успокоился. Метрах в ста позади шел Смоленко.

Шведов ожидал Слезовского в полузатемненной комнате, стоя спиной к окну.

— Надеюсь, вам передали нашу просьбу,— сказал он.— Но прежде — как с листовками? И честно.

— Понимаете,— неуверенно проговорил Михаил Иванович, почувствовав над собой власть незнакомца.

— Я слушаю.

— Успел оставить несколько штук на видных местах. Остальные попали к Графу.

— Вас подозревают?

— Нет.

— Ну что ж, прекрасно... Значит, у Графа. Так чем вы можете нам помочь?

— Непосредственного доступа в организацию Ниссе я не имею,— сказал Слезовский.— Кстати, его называют Борисом Петровичем. С ним близок наш следователь Щербаков. Он хвалился мне, что в Москве успешно действует шпион по имени Заксекекиндар.

— Заксекскиндер,— тихо повторил Шведов.

— Да, он назвал эту фамилию. Вот пока все, что я выяснил.

— Для начала неплохо. Да, а теперь вам второе задание. Умно избавить город от инспекторов Смоляниновского участка полиции Васютина и Дроздова. Вплоть до физического уничтожения.

— Но...

— Используйте служебное положение,— перебил командир,— И мы окончательно поверим вам.

(7)

Ломоносов и Дмитриев перешли в подчинение Шведова, выполняли его поручения и приказы. С наступлением тепла вырыли убежище неподалеку от пруда и тщательно замаскировали его. Там же охотились на офицеров. Пистолеты приносили на квартиру Марии Анатольевны. Последний раз принесли оружие, когда дома был Смоленко. Отдали пистолеты и попросили у него гранат.

— Нужно кое с кем рассчитаться,— сказал Дмитриев.

Заданий командира им казалось мало, и они решили уничтожить коменданта концлагеря. Устроили в разрушенном здании засаду и стали ждать. Комендантский «оппель» на большой скорости мчался по шоссе. Женя бросил гранату, но она разорвалась позади машины. Немцы открыли по развалинам огонь. Прострелили Ломоносову руку и щеку. Он упал с балки перекрытия на кирпич и потерял сознание. Его схватили и отправили в СД. Следователь бил по ранам плеткой и спрашивал, где прячется напарник.

— На Втором пруду,— проговорил Гриша, уже не в силах терпеть невыносимую боль.

— Где вы взяли гранату? Ну!

Ломоносов молчал, он закрыл глаза, руки висели безжизненно, плетка со свистом опустилась ему на голову. Конвульсия прошла по всему телу.

— На Смолянке,— прошептал он.

— Адрес! Какой адрес? — закричал следователь.

— Не... Не знаю.

— А показать можешь?

— Да...

Его посадили в машину и повезли на Смолянку в половине девятого утра, 27 мая. В тот же самый час Шведов и Покусай пришли к Марии Анатольевне на встречу со Слезовским. Только он появился в комнате, как из-за угла переулка выехала крытая машина с жандармами. Слезовский побледнел и затрясся. Подпольщики выхватили пистолеты.

— Скажи спасибо, что здесь женщины и дети,— гневно проговорил Александр Антонович.— Но тебе все равно не жить.

— Это какое-то совпадение,— срывающимся голосом ответил Слезовский.— Клянусь...

Но Шведов и Покусай уже были в другой комнате. Через окно выскочили во двор и ушли в балку. Стали наблюдать за машиной. Она остановилась посредине улицы, но из нее никто не выходил. Минуты через три заурчал мотор, и грузовик скрылся за углом.

В кузове лежал без сознания Ломоносов. Его возили по Смолянке и требовали показать дом, где он брал гранаты. Но Ломоносов никак не мог его вспомнить. Наконец неуверенно показал на длинный из красного кирпича угловой дом. Следователь ударил раненого в грудь, и тот потерял сознание. Его тормошили, шлепали по щекам, но привести в чувство не смогли. Потому машина и