Шрифт:
Закладка:
– Лили! – крикнула я, расталкивая всех на пути к ней. – Идем!
Я схватила ее ледяную ладонь, и мы с Лили вместе покинули чайную, стараясь не смотреть на обмякшее, безжизненное тело мистера Гримторпа.
– Отведи ее в мой кабинет, Молли, – сказал мистер Сноу, увидев нас. – Возможно, полиция захочет поговорить с ней.
Полиция. Слово, от которого дрожь по спине.
Вместе с Лили я прорвалась сквозь толпу, заполнившую весь коридор от входа в чайную до самого лобби. Одержимые тайнами «ягнята» и жаждущие сенсации журналисты, все с ВИП-пропусками на шее, шепотом делились сведениями: «Он мертв? Что случилось? О чем он собирался объявить?» Но к этому моменту уже подоспели и другие люди, узнав, что в «Ридженси гранд» случилось что-то нехорошее.
Пробегая через лобби, я мельком увидела на крыльце мистера Престона: тот, раскинув руки, старался сдержать толпу, в то время как от блестящих дверей отражались мигающие красные огни машин «скорой помощи».
С каждым шагом Лили все тяжелее повисала на моей руке. Мне казалось, что она вот-вот рухнет на пол.
– Лютик, выше носик. Все наладится, – сказала я, крепко схватила ее и повела задними коридорами вглубь отеля.
По правде говоря, я не верила, что все наладится, но не зря же бабушка учила меня, как важно сохранять солнечное настроение в темные времена.
Мы прошагали целый лабиринт коридоров и переходов, пока наконец не очутились у кабинета мистера Сноу. Я с силой постучала, сказав дрожащим, но уверенным голосом: «Уборка!» Никто не ответил, что и неудивительно, но я обязана была соблюсти правила. Я повернула ручку и, к счастью, обнаружила, что дверь не заперта. Когда я подвела Лили к темно-бордовому гостевому креслу, та рухнула в него, как марионетка, у которой обрезаны ниточки. Все последние полчаса она просидела там, сгорбившись и не говоря ни слова.
– Лили? – спрашиваю я ее. – Ты как, в порядке?
Лили смотрит на меня, зрачки ее расширены, как никогда.
– У меня ужасное предчувствие, – шепчет она. – Все очень, очень дурно обернется. Для меня. Для нас.
Тут в дверях возникает еще одно лицо, знакомое и вызывающее радость своим появлением.
– Анджела! – кричу я и выскальзываю из кабинета, чтобы постоять с ней в коридоре.
В руках у нее чашка чая.
– Вот, – говорит Анджела, передавая мне теплую чашку. – Я решила, тебе это нужно.
– Спасибо. Я не могу в это поверить, Анджела. Не могу поверить, что он мертв.
– Мне тоже никак не верится, – отвечает она. – Будем надеяться, что этому скоро найдется объяснение. Но, Моллс, говорю тебе, ситуация – дрянь. Прямо как в криминальных подкастах.
Я привычна к обморокам, так что в этот момент мой старый враг – головокружение – наносит мне еще один удар, вызывая во мне ужасное чувство, что весь мир переворачивается вверх дном. Чтобы не упасть, я концентрируюсь на чашке в моих руках.
Разве не странно, что смысл чего бы то ни было может извратиться в мгновение ока? Всего несколько месяцев назад Анджела познакомила меня с подкастами в жанре тру-крайм, от которых я осталась в восторге. Вместе мы прослушали целый подкаст под названием «Дюжина грязных подозреваемых» о череде убийств, совершенных мафией в пригороде. Прошло десять минут с начала первого эпизода, а Анджела уже угадала убийцу.
– Ба! – радостно воскликнула она, когда имя убийцы раскрылось в финальном эпизоде. – Ну и кто теперь босс мафии? – вопрошала Анджела, танцуя от радости из-за своей проницательности, и ее огненно-рыжие волосы тоже будто бы танцевали.
Всего несколько месяцев назад жанр тру-крайм был для нас развлечением и формой эскапизма, но теперь при одной мысли об убийстве у меня дрожат коленки.
– Молли, с тобой все в порядке? – спрашивает Анджела.
Мне удается слегка кивнуть.
– Не переживай, – говорит она, – я держу ухо востро. Дам тебе знать, если на свет полезет всякая грязь.
– Грязь?
– Молли, – произносит она, касаясь моей трясущейся ладони, – такую внезапную смерть трудно назвать естественной.
– А если она неестественна, в чем тогда дело?
– В криминале, – говорит Анджела, пристально глядя на меня округлившимися глазами.
– Моя бабушка говорила: «Не спеши с выводами, иначе оступишься и упадешь».
– А моя бабушка говорила: «Смотри в оба, чтобы твой банан не стащили обезьяны», – отвечает Анджела. – Вот я и смотрю.
Вдруг из кабинета мистера Сноу доносятся рыдания. Мы обе заглядываем внутрь и видим: это Лили, схватившись за голову, плачет в кресле.
– С ней все нормально? – спрашивает Анджела.
– Если честно, я не знаю, – отвечаю я вполголоса.
Я благодарю Анджелу за чашку чая. Та кивает и уходит без единого слова.
Я вхожу в кабинет и ставлю чашку на стол рядом с той, которая уже была у Лили.
– Вот, – говорю я. – Чашка хорошего чая заставляет забыть обо всех невзгодах, а если нет, надо выпить еще одну.
Я жду улыбки, взгляда на меня, но не получаю ни того ни другого.
Время тянется поразительно долго, пока я бессмысленно болтаю о том, какой порядок в кабинете у мистера Сноу, как сильно разнятся между собой книги в кожаных переплетах и в мягких обложках, как бабушка не только посвятила меня в премудрости полировки серебра, но и научила искусно чистить переплеты при помощи ткани без ворса и седельного мыла.
– Молли… – внезапно произносит Лили.
Я торопливо подбегаю и сажусь возле нее на стул.
– Да?
Ее глаза как две лужицы с рябью на поверхности.
– Мне страшно.
– Я знаю, – отвечаю я. – Но почему?
– Потому что умер известный человек. Потому что во всем всегда винят горничных. Тебе это лучше всех известно.
Я беру ее руки в свои и уже открываю рот для пламенной речи о том, что добро всегда побеждает зло, а смелость города берет, но тут в дверях появляется мистер Сноу.
– О, слава богу, – говорю я. – Я так рада видеть…
Но слова застревают в горле, потому что, когда мистер Сноу входит в кабинет, позади него я вижу женщину, с которой я, к своему огромному несчастью, повстречалась несколько лет назад и надеялась больше никогда ее не увидеть. Крупная, внушительная, с широкими, как у спортсменки, плечами, одетая в черный