Последовавший вздох детектива Старк моя бабушка обозначила бы как «чрезмерно драматичный».

– Карточек мы на трибуне не нашли, – говорит она, – их не было ни там, ни где-либо в комнате. – Она поворачивается к Лили. – Вы должны начать говорить. И немедленно. И еще вы должны пойти со мной в чайную и показать, что там произошло. Это ясно?

– Детектив, – говорю я, вставая между ней и моей расстроенной горничной, – в настоящую минуту Лили не способна поддерживать разговор. В прошлом у меня случалось подобное. Я замыкалась, когда люди общались со мной в незаслуженно грубой манере. Я понимаю, дело не терпит отлагательств, и, так как мой речевой аппарат отлично функционирует – по крайней мере пока, – я вызываюсь сопроводить вас в чайную и рассказать о событиях этого утра.

– Не-а. Ни за что, – отвечает детектив.

– Так, подождите-ка, – вступает мистер Сноу. – Молли была рядом с Лили. Она видела все. Вдобавок она только что обнаружила упущенную деталь на месте трагедии, которую проглядели вы и ваши офицеры. Молли может оказаться полезнее, чем вы думаете.

– Я зорко подмечаю детали, – напоминаю я.

– И пропускаете столько же, сколько находите, – добавляет Старк.

Когда нечего сказать, лучше помалкивать, как-то раз заметила бабушка. И по этой причине я вскидываю подбородок, расправляю плечи и запираю рот на замок. Однако вскоре тишина становится оглушительной. Детектив несколько раз вздыхает в своей фирменной драматической манере.

И говорит:

– Пойдемте, Молли. Не будем тратить время зря.

Глава 5

Ранее

Вы когда-нибудь думали, каково было бы вернуться туда, где протекало ваше детство, и увидеть все заново, но уже взрослым взглядом? Будет ли все выглядеть так же, как в детстве? Или вы поймете, что мир уменьшился, точно отражение в зеркале заднего вида, но уменьшился не потому, что стал другим, а потому, что вы не остались прежними?

В моих мыслях грохочут с механическим лязгом черные кованые ворота, захлопываясь за моей спиной.

– Дорогу осилит идущий. По-другому в этой жизни ничего не добиться, – говорит бабушка и кладет свою теплую руку мне на спину, подталкивая идти по обсаженной розовыми кустами тропинке к поместью Гримторпов.

– Это точно не какой-нибудь музей?

– Это частная резиденция, моя дорогая, – говорит бабушка. – Хотя я с трудом назвала бы ее чьим-либо домом.

– Почему?

– Скоро сама поймешь.

По пути я протягиваю руку и прикасаюсь к мягким атласным лепесткам великолепных кроваво-красных роз.

– Осторожно, – говорит бабушка. – Всегда бойся шипов.

И я убираю руку, чтобы снова взять ею бабушкину.

– В поместье есть другие горничные и работники? – спрашиваю я на полпути.

– Уже нет. Большинство их были… уволены. Остались садовник и охранник, последний сидит в сторожевой башне у ворот. Внутрь самого дома, хоть он и огромен, не пускают почти никого. Теперь я чуть ли не единственная, кому это дозволено.

– Чуть ли не единственная?

– Дело в том, что в поместье не бывает многолюдных сборищ. Гримторпы держатся особняком.

– Лучше и быть не может, – говорю я.

– Скоро ты познакомишься с миссис Гримторп, ее нужно слушаться беспрекословно. А вот мужа ее, мистера Гримторпа, почти не видать… за исключением тех случаев, когда он все-таки напоминает о себе.

Меня охватывает жуткая дрожь, когда я представляю зловещий туман, привидение, полуневидимку.

– Он призрак?

– В некотором смысле, – усмехается бабушка. – Он писатель, который по большей части сидит взаперти в своем кабинете. Миссис Гримторп убеждена, что его скверный характер – признак творческого гения и что ее муж выше нас, простых людей. Поэтому и ему, и ей мы должны угождать без лишних вопросов. Что бы ты ни делала, Молли, не вмешивайся в его творческий процесс. Советую держаться от него подальше, так как этот человек сравним с троллем, чья меланхолия в мгновение ока сменяется дьявольской злобой.

В моем воображении рисуется новый образ этого человека: он толст, волосат, сгорблен и живет под мостом, плотоядно глядя красными глазами-бусинками.

– А миссис Гримторп? – с надеждой спрашиваю я. – У нее есть дети?

– Нет, она посвятила свою жизнь уходу за мужем и защите его доброго имени.

– Но детей она хотя бы любит?

– Очень сомневаюсь, – отвечает бабушка, – и вскоре мы выясним это наверняка.

Мы одолели длинную извилистую тропу и теперь стоим перед огромной входной дверью с грозно выглядящим латунным молотком в форме головы разъяренного льва.

– Ну, вперед! – говорит бабушка, а я своей крошечной ладошкой беру тяжелый молоток и дважды ударяю по твердой деревянной поверхности.

За дверью слышен стук каблуков, проворачивается дверная ручка. Я юркаю в безопасное место под руку бабушки.

Дверь распахивается со скрипом, являя нам женщину примерно бабушкиного возраста и роста, с вытянутым лицом и тонкими неулыбчивыми губами.

Тут я впервые вижу, как бабушка ставит одну ногу за другую, опускает глаза и делает книксен.

– Флора? – сурово произносит женщина, ее голос потрескивает, как потертая грампластинка. – Это что такое?

Я жмусь к бабушке, едва прищур этой женщины настигает меня.

– Это Молли, моя внучка, – твердо и уверенно произносит бабушка. – Я смиренно прошу разрешения оставить ее здесь на день.

– Здесь – это где?

– Мэм, сегодня в ее школе произошел неожиданный казус. За Молли некому присмотреть, пока я на работе, и я прошу: разрешите ей побыть здесь до конца моей смены. Она умная девочка. И совсем не шумная. Она… она – мое сокровище.

Миссис Гримторп фыркает, затем прикладывает тонкие пальцы ко лбу, словно эта просьба вызвала у нее жуткую мигрень.

– Горничная просит хозяев побыть няньками. Смешнее не придумаешь! – Она качает головой. – Сегодня я расщедрюсь, так уж и быть, но знай, всему есть предел, и предел моего благоволения наступит в пять часов пополудни.

– Благоволение. Б-Л-А-Г-О-В-О-Л-Е-Н-И-Е. Что значит: доброта, бескорыстие, милосердие. – С этими словами я делаю книксен, опустив голову, совсем как бабушка пару минут назад.

– Что это было? – спрашивает миссис Гримторп.

– Проверка правописания, – объясняет бабушка. – Она никогда не ошибается.

Глаза миссис Гримторп, как черная дыра, затягивают мой взгляд.

– В этом доме существуют правила, юная леди. И ты будешь соблюдать их все.

– Я люблю правила, – отвечаю я.

– То-то же. Правило первое: дети должны быть на виду, но при этом помалкивать. Уточню: потрудись, чтобы тебя было не видно и не слышно.

Я киваю и боюсь заикнуться, что уточнение противоречит самому правилу.

– Правило номер два: не визжать, не кричать, не ныть, не бегать, не издавать ни звука.

Я снова киваю.

– Правило номер три: ни при каких обстоятельствах нельзя докучать мистеру Гримторпу. Благосклонности от него не жди, да и от меня