заглянул в маленький блокнот и вынес свой вердикт, который, впрочем, нетрудно было предугадать. Преступление совершил всё тот же злодей, что и расправился с несчастным стариком Бенкендорфом. Покойный был разорван в клочья, а его члены разбросаны по всему дому. Рядом с большей частью останков находилось ещё три трупа приблизительно недельной давности. И, конечно, так же, как и в прошлый раз, всё – до последней мелочи – указывало на то, что пострадавший был разорван мертвецами. Юрский не спорил – всё было слишком понятно. И когда трупы были доставлены на экспертизу, патологоанатомы вцепились в них зубами и терзали до поздней ночи.

За это время Фонвизину удалось выяснить личность убитого. Она интересовала его куда больше безымянных трупов-убийц, которых покровский палач, скорее всего, откопал первых попавшихся. Убитого звали Марек Штильман. Если Бенкендорф был коренным покровчанином и врагов у него было хоть отбавляй, то Штильман оказался земляком Фонвизина. Меценат из Петербурга, хозяин нескольких заводов и красильных цехов, он часто и помногу жертвовал на нужды больниц и церквей, построил несколько школ. Какое-то время поддерживал финансами геолого-разведывательную экспедицию в Сибири. С предыдущей жертвой у них не было ничего общего. Ни общих знакомых, ни интересов, ни дел. Во всяком случае, открытых.

Настораживало и то, что Марек оказался в Покровске практически случайно – проездом. Направлялся в посёлок Верхние Дубки, где, по слухам, обнаружили залежи каменного угля. Он не собирался останавливаться в Покровске, но так уж случилось, что его лошади прихворнули и Штильман был вынужден сделать остановку, всего на одну ночь. И в эту самую ночь за ним и явились ручные «трупы-убийцы» покровского палача.

Случайный характер этого преступления наводил на две взаимоисключающие гипотезы. С одной стороны, складывалось впечатление, что жертвы выбираются беспорядочно, безо всякой логики и связывает их исключительно высокое благосостояние. С другой – Фонвизин нутром чуял, что не всё так просто. Человек, затеявший весь этот балаган с восставшими мертвецами, не мог оказаться заурядным маньяком, убивающим всех богачей без разбора. К тому же если в смертях Бенкендорфа и Штильмана всё-таки присутствовала какая-то закономерность, то выходила престранная штука: покровский палач сам должен был обладать состоянием не меньшим, чем у этих почтенных людей, а может, и гораздо большим. Ибо если с Бенкендорфом всё было просто и оставалось лишь доставить мертвецов на место преступления, то с Мареком пришлось бы повозиться. Самое меньшее – нужно было сделать так, чтобы торопившийся меценат задержался на ночь в Покровске, чего сам он делать не собирался. И захворавшая лошадь должна была издохнуть в строго определённый момент, не раньше и не позже, иначе могли возникнуть дополнительные хлопоты. Статский советник положил себе втереться в светское общество и вызнать побольше о местных богачах, авось что-то и проклюнется.

Разыскать свиту Штильмана оказалось делом непростым. Вся прислуга разом куда-то исчезла, словно и не было вовсе. Покровским городовым и улошным пришлось потратить несколько часов, чтобы разыскать их. И то повезло, всё же люди не местные – особенно спрятаться негде. Фонвизин допросил каждого несколько раз и пришёл в замешательство. Люди были напуганы до полусмерти и несли несусветную чушь, но чушь эта с завидным постоянством кочевала из уст в уста. Статский советник задавал одни и те же вопросы, ехидничал, старался подловить на лжи. Но если показания слуг мецената и были ложью, то ложью тщательно спланированной, быть может, не один месяц, продуманной до последней мелочи, она была идеальна – словом, все говорили одно и то же.

Первым их заметил денщик Штильмана, даже скорее ощутил. В эту ночь ему не спалось. Где-то около полуночи он вышел на улицу покурить и заодно справить нужду. Вдыхая почти родной запах табака, мужик уловил тонкие струйки непонятного смрада, похожего на гниль и вроде даже мертвечину. Решив, что где-то неподалёку сдохла крыса или собака, денщик зашёл за угол и вдруг со стороны амбара заметил три подозрительные фигуры, направлявшиеся к постоялому двору. Подозрительны они были уже хотя бы тем, как незнакомцы передвигались. Их движения были резкими, порывистыми, словно какая-то неведомая сила принуждала этих людей идти против воли.

Денщик растолкал личную охрану Штильмана, указав на странных незнакомцев. Между тем фигуры приблизились настолько, что стало возможным разглядеть истлевшие лохмотья, служившие когда-то одеждой, и серую, покрытую гнойниками и язвами кожу. Смердело так, что голова шла кругом. Какое тут сопротивление? Стража лишь проводила ужасающих незнакомцев оторопелым взглядом. Они смотрели нечисти вслед, будто заворожённые, не смея двинуться с места. Но когда один из мертвецов не вписался в проём и плечом вынес дверную коробку, охрана во главе с денщиком как можно тише убралась с гостиничного двора.

Ещё немногие очевидцы этого странного преступления упоминали о непонятных ящиках, висевших за спинами мертвецов. Они выглядели довольно тяжёлыми и, видимо, затрудняли страшным созданиям путь. Вот только назначения этих ящиков никто не мог даже предположить, поскольку каждый торопился скрыться от ужасающих созданий. О непонятных ящиках говорили все, и это было странно, поскольку когда полиция прибыла на место преступления, то ничего подобного не нашла.

Утомлённый, раздражённый, как рой диких пчёл, Фонвизин закончил допросы далеко за полночь. Свидетельские показания, по определению призванные проливать свет, только запутали статского советника. Совершенно очевидно, что убийц было несколько, куда больше трёх. Во всяком случае, у «мертвецов» должны были быть сообщники. Пока замаскированные под умерших палачи вершили свой «суд» над Штильманом, группа других должна была доставить на место преступления настоящие трупы, поскольку ни секунды на инсценировку колдовства у убийц просто не оставалось. Ведь, чтобы разорвать человека на части, требуется порядочное время и просто невероятная силища! К тому же крики жертвы могли привлечь ненужный интерес, а значит, следовало поскорее убраться с места преступления. И несмотря на всё это, покровские палачи упорно продолжали настаивать на мистических корнях убийства. Почему? Возможно, это был некий акт устрашения, но кого? Существовала возможность, что в Покровске жил человек, видимо, небедный, который один понимал, что происходит. Но в таком случае между Штильманом и Бенкендорфом должна существовать тесная связь, уходящая корнями в глубокое прошлое. Возможно, совместное преступление, кара за кое настигала их спустя десятилетия. Или на худой конец, общий знакомый, одинаково обиженный и на того, и на другого. Но пока ничего подобного не прослеживалось.

Фонвизин записал в маленькой книжице, с которой он никогда не расставался: «Глубже изучить круг общения жертв».

Между тем в кабинете появились патологоанатомы. Они порядком осунулись, но глаза светились тем животрепещущим огнём, который встречается у людей, только что