и доедешь, — вспомнил Зудилин, выходя вместе с Рощиным. — Не было бы тебе счастья, да несчастье помогло… Вот смотри, — он показал на красноармейцев, что стояли у входа в блиндаж, — два орла из второго дивизиона заблудились в сопках, пограничники задержали их и привезли. Полчаса выяснял их личности — благо оказались земляками одного штабного писаря. — Он строго взглянул на виновато потупившихся бойцов. — Шагом марш в дивизион! Доложите командиру, что были задержаны.

Бойцы поспешно откозыряли и быстро зашагали к дороге.

— Постойте, — вдруг крикнул Рощин. Подойдя к ним, он достал пачку махорки и предложил: — Отсыпьте-ка, товарищи, на закруточку. Много не дам.

— Спасибо, товарищ лейтенант, — в один голос поблагодарили бойцы.

Когда они отошли, Зудилин толкнул Рощина в бок.

— Винца не привез?

— Ты что, обалдел? — удивился Рощин.

— Сейчас не так строго. На фронте же выдают, — ответил Зудилин.

На фронте — сутками в окопе, на морозе. А ты что?

— Ну, ладно. До встречи на батарее, — заторопился Зудилин. — Сменяюсь с дежурства завтра утром.

Рощин прошел к машине и заглянул в кабину. Она была пуста. Из-за машины слышалось притопывание. Рощин обошел полуторку и чуть было не столкнулся с невысоким, крепкого телосложения военным. На петлицах его были знаки различия старшего политрука. Рощин козырнул. Старший политрук охотно, с подчеркнутой старательностью ответил:

— Лихо вы одеты, товарищ лейтенант, — взглянул он на хромовые сапоги Рощина. — Холод такую обувь не любит.

— Мне недалеко. На Андреев Камень, — неохотно отозвался Рощин.

— Значит, попутчики! — обрадовался старший политрук. — А то мне начальник штаба рассказывал, как добираться, но я мало что понял: от Медвежьей на Волынский перевал, мимо Малютки, Близнецов, поворот у Бурки, — он рассмеялся и безнадежно махнул рукой. — Хотя Медвежью я уже знаю, добавил он, указывая на массивную сопку, напомнившую спину огромного, мирно дремлющего зверя. — Знаете, ей дали меткое название. Какая громадина!

— Вы, очевидно, первый раз в наших краях? — поинтересовался Рощин.

— Первый, — признался тот и в свою очередь спросил: — Вы капитана Курочкина, Виктора Захаровича, не знаете?

— Знаю. Мой командир батареи.

— Вот это здорово! — воскликнул политрук. — Давайте знакомиться. А я к вам в батарею. Старший политрук Бурлов Федор Ильич.

— Командир взвода лейтенант Рощин.

— А имя и отчество свое доложите начальству? — пошутил Бурлов.

— Анатолий Андреевич…

Сидя в кузове и накрывшись с головой плащ-палаткой, чтобы не так мерзнуть, Бурлов и Рощин успели за дорогу рассказать друг другую себе.

— Значит, и три рапорта не помогли попасть на фронт? — с чуть заметной иронией переспросил Рощин, выслушав нарекания Бурлова.

— Не помогли, Анатолий Андреевич! Сейчас вот мне дежурный рассказывал, как попасть на фронт, да только поздно, — рассмеялся Бурлов. — Вы бы, говорит, подали первый рапорт с ходатайством не направлять вас на фронт. Вам бы ответило начальство, что оно и не собирается этого делать. Через недельку снова такой же рапорт. Начальство бы ответило уже раздраженно: да не собираемся мы вас отправлять, а если будете писать… и тэдэ… Еще через недельку — третий такой же, В гневе начальство пишет на вашем рапорте: «Убрать на фронт — боится!..» дежурный говорит, что редко кто из начальников выдерживает три рапорта, единицы — четыре, и нет в истории военного делопроизводства случая, чтобы кто-нибудь выдерживал пять рапортов. — Бурлов и Рощин захохотали. — Это, говорит, перевод от обратного.

Рощин рассказал о себе скупо: член партии, училище окончил в 1940 году, родители живут в Средней Азии, отец — геолог, больше находится в горах, сестра на фронте, он только что выписался из госпиталя.

— Болели?

— Ранение, — неохотно ответил Рощин.

— Ранение? — удивился старший политрук.

— В сентябре нарушителя хотел задержать, он и угостил, хорошо, что в бок…

— Вам здесь слезать! — высунулся из кабины командир-пограничник. — К Курочкину — сюда, — показал он в сторону.

— Здесь, здесь, — подтвердил Рощин.

Машина резко затормозила и, скользнув шинами по укатанной дороге, остановилась. Бурлов непривычно сполз через борт. Рощин подал ему чемодан, связку книг и осторожно, чтобы не задеть бок, спустился на землю.

Холодный зимний день клонился к вечеру. Высокие хмурые сопки отбрасывали длинные причудливые тени. Освещенные багряным — к ветру — закатом, вершины их, казалось, полыхали огнем. Залюбовавшись, Рощин восхищенно воскликнул:

— Хорошо!

Бурлов был настроен более прозаически.

— Только не очень тепло, — поежился он. — Где же батарея? Стемнеет, совсем не найдем.

— По всем признакам — здесь. Летом стояли вон в том распадке, показал Рощин вдоль лощины. — Теперь нужно искать под сопками… Ага, вон и дымок!

Всматриваясь в ту сторону, куда указал Рощин, Бурлов поднял брови:

— Это что за чудеса? Трубы прямо из сопки торчат?

— Сейчас узнаем, — отозвался Рощин, забирая свои вещи.

Скоро командиры дошли до сворачивающей в заросли узкой тропки и двинулись по ней. Внезапно за их спинами раздался резкий, словно выстрел, окрик:

— Стой!

Оба обернулись. Шагах в пяти от них стоял точно выросший из-под земли пожилой боец. «Откуда он взялся?» — удивился лейтенант, а вслух бросил:

— Кажется пришли!

— Вам куда, товарищи командиры? — спросил боец.

— Перепугал, — признался Бурлов, одобряюще глядя на него. — Ищем батарею капитана Курочкина, — добавил он, опуская не землю сверток.

— Сверточек подержите в руках, товарищ политрук, — торопливо, но твердо потребовал боец и подал негромкий сигнал свистком.

Слева, от тропки, послышался шорох сухого дубового листа.

— Слышу! — раздался голос совсем рядом. На тропу вынырнул плечистый, среднего роста старший сержант. — Товарищ лейтенант! — воскликнул он, узнав Рощина, и засиял широкой улыбкой. — С приездом! Вот уж не ждали! — Он щеголевато отдал честь.

Здравствуйте, здравствуйте, товарищ Ошурин! — не менее обрадовался ему Рощин. — Мой помкомвзвода, — отрекомендовал он сержанта Бурлову. — Ведите скорее домой, а то замерзли.

— Идемте. А товарищ старший политрук тоже к нам? — с любопытством поглядел на Бурлова Ошурин.

— К нам, товарищ Ошурин, к нам… Берите-ка вещи, — приказал Рощин.

— Вещи принесут. Вот по этой дорожке идти, — указал Ошурин на малозаметную тропку?

Они вышли на небольшую расчищенную поляну у подножия солки. Вдаль крутого ската тусклыми огоньками светились окна блиндажей и землянок.

— Вон к той двери, — подсказал Ошурин. — В командирский блиндаж.

Рощин и Бурлов внимательно всматривались в расположение батареи. Рощину было легко и радостно: «Наконец-то опять дома!» — думал он. «Сумею ли найти свое место?» — беспокойно спрашивал себя Бурлов.

2

Выехав на Волынский перевал, начальник погранзаставы старший лейтенант Козырев и его помощник лейтенант Любимов остановили лошадей и закурили.

— Дальше не поеду. Отсюда заверну в штаб корпуса, передам пароль. Ведь я тебя здесь когда-то встречал… — вдруг оживился Козырев. — Помнишь?

— Да-а, и уже четыре года! — отозвался Любимов. — Четыре года топчу тайгу.

Лейтенант был смугл, строен, ловко сидел в седле. Кожа на его лбу была стянута, чуть