Катюня жалела меня, не зная за что. Это было видно по ее глазам. Но даже с ней мне не хотелось разговаривать. Не знаю, как дожила я до воскресенья, до счастливого сегодняшнего дня. Никакой войны не будет!

Гости — не редкость в нашей семье. И сегодня с утра ждали гостей. И вот пришли они... Дик, умный, догадливый Дик, ты знаешь, кто пришел? Ни за что не догадаешься! Та самая «уродина», с которой обнимался и любезничал папа и... Вундер-математик из нашего класса, оказавшийся ее сыном. Дальше все было, как в кино. Моя голова едва успевала осмысливать происходящее.

Мама обнималась с папиной знакомой (она, оказывается, совсем не уродина, а очень даже симпатичная), называла ее Зайкой-зазнайкой, обе смеялись и плакали, благодарили случай за встречу.

— Ты не случай благодари, Анюта, а Димку своего...

Мама обнимала папу, обнимала Зайку, потом обе обнимали папу, в общем, сплошные объятия. Вундер-математик стоял растерянный, не зная, куда девать длинные руки и вообще что делать. Может, и нас заставят обниматься? Нас не заставили, но о нас, спасибо, вспомнили. Папка вспомнил:

— Здравствуй, племя младое, незнакомое! — он взял нас за руки, поставил напротив друг друга: — Знакомьтесь, дети.

Вундер молчал. Потом первый протянул руку.

— Борис.

Это вышло смешно и глупо, мы знакомились, хотя давно знали друг друга.

А потом было шумно, весело, чудесно! Оказывается, наши родители — друзья детства. Им было что вспомнить и о чем поговорить. Когда волнение улеглось и взрослым захотелось побыть одним, папа вспомнил про билеты в кино.

— Инка, пригласи Бориса.

— Хорошо, папа, мы пойдем в кино, если Боря хочет,— я покраснела, потому что билетов у меня не было и мне хотелось, чтобы Борис отказался.

Он тоже покраснел, но от кино не отказался:

— Конечно, пойду. Спасибо.

Мы вышли на улицу. Искрился чистый, только что выпавший снег. Я сказала Борису, что в такую погоду лучше не в кино ходить, а в снежки поиграть. Он согласился. Мы сели на «пятерку» и поехали в парк Победы. Я чувствовала себя неловко, потому что никогда раньше не гуляла вот так с мальчишкой. Видимо, и он чувствовал то же самое. Но постепенно эта неловкость прошла. Мы разговорились. Борис оказался совсем не таким, как я думала. И совсем не задавакой.

Я бы гуляла еще столько же, но боялась забыть строчки, которые кружились в голове моей, как снежинки в парке, и мне не терпелось сказать их тебе.

Ну, вот и все. Дик! До следующей встречи.

Берусь за черчение.

Инка».

МОРОЗНЫЙ ВЕЧЕР

Инка идет по улице Школьной, которая тянется ровной лентой по меридиану с севера на юг. Сейчас вся она белая-белая и только чуть искрится в свете фонарей. Красиво-то как: светло и тихо...

Инка идет в валенках, дубленке, перешитой из старой, отцовской, и серой шапке-ушанке. В таком наряде она никогда не ходит днем, а вечером, в мороз — одно удовольствие. Папка называет этот наряд БУ (бывший в употреблении). Когда Инка надевает его, он улыбается как-то особенно, может, себя вспоминает подростком, а может, братишку, которого все еще надеется найти. А сейчас папка в Москве, в командировке, и Инка шагает на почту, чтобы опустить ему письмо. Правда, можно было это сделать раньше, но ей интересно опустить письмо именно на почте, словно это приближает ее к встрече с отцом. Инка думает про отца и постепенно ускоряет шаги, и ей ничуть не холодно. Еще бы! В БУ никакой мороз не страшен.

Вот и почта. Опустила конверт и назад пошла медленно. Редкие прохожие обгоняли ее.

Хруп-хруп-хруп... Инка представила, что идет по меридиану в царство Снежной королевы, хотя там, на северном конце,— ее дом. В противоположной стороне, на другом конце улицы, живет Борис, ее одноклассник. А в центре меридиана — школа. Интересно... Значит, она и Борис или идут навстречу друг другу или расходятся в разные стороны. И никогда им не бывает по пути...

Инка зашагала быстрее, но вдруг остановилась, услышав громкий детский плач: «Ой, боюсь, ой, боюсь, мама!» Инка бросилась на крик ребенка и обомлела: мальчик, лет трех-четырех в одной пижамке и домашних тапочках, стоял на снегу, дрожа от холода, и смотрел на нее глазами, полными ужаса. Инка растерялась только на мгновение. В следующий момент она уже скинула с себя полушубок. Малыш вошел в него целиком, с руками и с ногами. Полушубок еще хранил тепло Инкиного тела, и ребенок на руках у девочки быстро успокоился.

— Ну, покажи, маленький, где ты живешь, и я отнесу тебя к маме,— ласково сказала Инка.

Может быть, дом совсем рядом. Но где? Одинаковые дома и одинаковые подъезды, и на все вопросы ребенок отвечает одинаково — «да». Инка постояла несколько минут, ожидая, что вот-вот родители хватятся ребенка и выбегут за ним на улицу.

Потом решительно направилась к школе. Конечно же, из школы можно сообщить по телефону в ближайшее отделение милиции. Только теперь она почувствовала, как ей тяжело и холодно, но заставила себя идти быстро, потом еще быстрее, бегом. Руки немели от холода, тяжести и непривычного положения.

— Ты кто? — спросил малыш. Ему правилось, что девочка везет его быстро, как лошадка.

— Я — Герда. А ты — Кей, мой маленький брат. Я отогрею твое сердце, Кей,— шептала Инка.

— Я — Леса,— отвечал ей мальчик.

— Все равно, Леша, я никому не дам тебя в обиду. Каким долгим показался ей путь до школы. Наконец, она забарабанила валенками в двери, да так сильно, что испугала старенького, подслеповатого, но подвижного не по годам ночного сторожа Иваныча. Иваныч живо смекнул, в чем дело, но прежде чем звонить, «наперво» напоил Инку и «пацана» горячим чаем из термоса.

— Пей, пей, внучка, и к батарее садись поближе, согрейся сама, а он, вишь, как огурчик, видать, живет недалече, постреленок.

Между тем Леша, удобно устроившись на диване, не вылезал из полушубка и требовал сказку. Инка начала рассказывать про Снежную королеву, и Леша задремал. Через несколько минут он уже