Что-то происходит со мной. Труднее писать — всю неделю вынашиваю шесть строчек. Труднее учиться — не могу сосредоточиться.

На днях спросили по математике. Пока я раздумывала, с какого конца подступиться к теореме, Вундер легко доказал ее. Хорошо ему — ничего его не интересует, кроме задач. Противный! Хотя... честно если, красиво решает, независимо.

А Катюня — хорошая. Она теперь не стесняется, и я тоже бываю у нее дома. Вчера, когда шла к Кате, по дороге привязались Ко-Ко (Кочубей Костя) и Валерка Топорков, которого, по-моему, зря в классе прозвали Топор. Он хитрый. А Ко-Ко у него в подчинении. Друзья проводили меня до самого Катиного подъезда, и я их тоже пригласила зайти к Кате, а у них — такие ухмылочки. Костя заалел, Валерка хихикнул и двусмысленно посмотрел на Костю, будто я предложила что-то постыдное. У меня на весь день остался неприятный осадок, и вечером я рассказала об этом папе. У папки моего удивительная для взрослого черта: серьезно относиться ко всяким моим «разностям». И на этот раз он внимательно выслушал меня, переспросил некоторые подробности и пришел к такому неожиданному для меня выводу:

— По-моему, кому-то из них, не знаю, Косте или Валерке, просто нравится эта девочка.

Вначале я опешила от папкиного открытия, а потом подумала, и мальчишки уже не казались мне такими противными. Видишь, Дик, какие происходят в моей голове перевертыши. Я вспомнила, что при Кате Валерка меньше острит, а Костя сильно краснеет; что я уже не первый раз встречаю их возле ее дома.

И кому из них все-таки нравится Катюня?

А Антон Семенович вчера вызвал маму в школу. Прямо так официально и вызвал. Зачем? Они так долго разговаривали. Я, пока ждала маму возле школы, совсем заледенела, да Вундер расшевелил: вылетел из школы как угорелый, толкнул и даже не извинился. Наверное, торопился какие-нибудь сверхзадачи решать. И что это я опять о нем — зазнайка он, не то, что Алик.

А Алик подарил мне открытку: на темном фоне — яркий огонек падающей звезды. Мне показалось, что совсем недавно я видела это наяву. А когда пригляделась, то поняла, что в руках у меня не открытка, фотография, сделанная самим Аликом. Так вот кто щелкнул тогда затвором фотоаппарата недалеко от Валеркиного дома! (Наконец, я могу поставить не вопросительный, а восклицательный знак.)»

БЕДА

В субботу Инка пришла из школы пораньше. Протерла пол, схватила авоську и, напевая, помчалась в магазин. В ближайшем уже не было молока, и она свернула на проспект к гастроному. Проходя мимо кинотеатра «Урал», Инка вскользь отметила, что какой-то майор порывисто обнял женщину в голубой шапочке и теперь, стоя напротив, держит ее за руки. Инка подумала, что майор похож на папу, и еще раз, просто так, бросила взгляд на него. Нет, Инке не показалось: это был он, ее любимый папка, самый лучший, самый красивый и самый честный человек на свете. Крадучись, Инка прошла между колоннами и притаилась за одной из них. Бешено колотилось сердце, жар прилил к щекам — ей было стыдно, но она решила, что должна знать все до конца.

Вон какой радостный отец... Таким он бывает, когда возвращается из командировки и вот так же, за руки, держит маму. Инка разглядела обоих. Отец казался еще красивее. А женщина... «Крашеная уродина»,— подумала Инка. В это время прошли двое мальчишек и подозрительно посмотрели на нее. Пришлось сделать равнодушное лицо и перейти к следующей колонне. Отсюда было и все слышно, но Инка застала конец разговора:

— Ах, я же за билетами шел, для дочки. Ты обожди меня минуточку. Я провожу тебя.

Билеты отец покупал ей каждую субботу, чтобы она могла пойти в воскресенье в кино и пригласить кого-нибудь из подруг.

И напрасно говорят, что она похожа на него, совсем не похожа. Глаза у нее, как у мамы, и нос тоже. Правда, волосы... Маме так нравится, что у дочери вьющиеся каштановые волосы, как у отца. Теперь мысли Инки переключились на маму. Мама так верит ему. И Инка верила тоже. А он, может, обманывал их всю жизнь. Бедная мама...

Перед глазами девочки поплыли радужные круги, и Инка почувствовала, что мраморная колонна становится невесомой... Очнулась она от голосов:

— Тебе плохо, девочка?

— Или деньги потеряла?

Инка с трудом посмотрела туда, где только что стоял отец с незнакомой женщиной,— там уже никого не было. В магазин идти расхотелось, ее почему-то потянуло к Долгановым. После того, как она побывала у них с Антоном Семеновичем, в отношениях между девочками произошла перемена: Катюня перестала стесняться перед подружкой своей семьи, и они еще больше сблизились.

Катя была дома одна. Ее обычно бледное личико сдержанно улыбалось:

— Как хорошо, что ты пришла, Инка. Новость у нас.

Девочки уселись на диване, и Катя стала рассказывать, что Антон Семенович все же добился для отца принудительного стационарного лечения. Соседи ни за что не хотели подписывать протокол: — Не буянит, нас не обижает, какое нам дело?

Убедил Антон Семенович все-таки. И с мамой поговорил, устроил ее на другую работу.

— Может, все наладится у нас, правда, Ин?..

Инка слушала невнимательно. Катя почувствовала состояние подруги. Сразу поникла, спросила виновато:

— У тебя что-нибудь случилось?

Инка словно ждала этого вопроса. То, что до сих пор молчало в ней, выплеснулось наружу, и она заплакала.

Катя, сама много пережившая для своих лет, знала, что в таких случаях лучше не успокаивать. Поплачет — легче станет. И действительно, Инка постепенно успокоилась, ей стало легче. Катя спросила осторожно:

— Я не могу помочь тебе?

Инка отрицательно покачала головой.

— Не хочешь — не рассказывай. Давай чай пить.

Они напились чаю с карамелью, и Катя, проводив Инку до самого дома, дождалась в подъезде, пока хлопнет дверь в квартире Климовых.

ЛИЧНОЕ СЧАСТЬЕ

Валерка и Костя гоняли шайбу среди «мелюзги» недалеко от дома, где жила Катя Долганова. Она нравилась им обоим, но это не только не мешало их дружбе, наоборот, еще больше сближало. Может, потому, что никого из друзей она не выделяла, относилась к обоим дружелюбно, как ко всем одноклассникам. Ребята знали, что в это время, выучив уроки, Катя шла обычно к своей