Шрифт:
Закладка:
«Да ну тебя, Цвирсман, вечно чепуху порешь! Иди лучше поешь – глядишь, мозги на место встанут!»
И у Ибриша сразу же отлегло от сердца.
Светлана, в конце концов, сама обратила внимание на то, что таборный гость не сидит за общим столом. Подошла, села рядом, мягко сказала:
«Тебе скучно, Ибриш? Может быть, хочешь почитать спокойно?»
И они вдвоём ушли в её комнату. И проговорили там целый час, и Ибриш, хоть убей, не мог после вспомнить, о чём шёл разговор. Надеялся только, что не нёс чепухи, как этот её очкастый Цвирсман, и не показал себя полным дураком. Светка улыбалась, рассказывала ему о чём-то живо и весело, то и дело взмахивая рукой и с досадой отбрасывая с лица лёгкую, вьющуюся прядку, выбившуюся из узла волос. И вечернее солнце падало сбоку ей на щёку, зажигая кожу матовым румянцем, и блестели в ласковой, сдержанной улыбке зубы… Ибриш полжизни бы отдал за то, чтобы сидеть вот так рядом с ней и слушать, что она говорит, смеясь и отбрасывая назад волосы… Но кто-то заглянул в комнату, потащил их к гостям, розовый луч погас, соскользнув с подоконника, Светка ахнула, вспомнив о забытой на примусе картошке, – и наваждение схлынуло.
С Мотькой он ни о чём не говорил, хотя уверен был, что тот и сам давно уже всё видит. Ибриш был благодарен другу за молчание. Ему вполне хватало Симки, которая то и дело, будто невзначай, напоминала ему, что городской цыганке в таборе не место, что незачем мучить девочку, которая живёт совсем для другого, и что вот Лидка, в конце-то концов!.. Но про Лидку Ибриш уже и думать забыл. И отчётливо понимал, что про Светлану нужно поскорей забывать тоже.
И вот Светка стоит перед ним – в длинной синей юбке, в голубой кофте с широкими котлярскими рукавами, такая незнакомая и нестерпимо красивая в этом наряде таборной девчонки! И солнце, падая за лес, бьёт ей в лицо золотым светом, играет в сощуренных глазах, и Светка улыбается весело и мягко, загораживаясь ладонью от вечерних лучей. И волосы её, заплетённые в косу, переброшены на грудь. И внезапно Ибриш понял, что эта девочка во сто раз лучше, чем Симка. Так похожа на неё, что в груди щемит, – и всё же лучше. И сердце стиснуло такой острой болью, что Ибриш едва сумел вздохнуть. И, заметив мелькнувшее в глазах Светланы удивление (даже против света заметила, глазастая!..), Ибриш торопливо сказал:
– Пришла всё-таки?.. Ты как василёк в этой юбке!
– Здравствуй, Ибриш, – спокойно, чуть смущённо ответила она. – Да, пришли вот… Обещали же! И Матвей мне всю голову простучал. А уж если Машка наша что решила – никому житья не будет! Тётя Сима уже вернулась? Мы вам гостинцев принесли! Завтра уезжаем, так что невесть когда снова увидимся…
«Завтра!» – молотком ударило в сердце. Ибриш собрал все силы, чтобы голос звучал спокойно, безразлично.
– Далеко едете? Надолго?
– Что ты, на лето только! Мы дачу снимаем в Подмосковье. Вернёмся к осени, но ведь вы уже уедете отсюда?
– Это как наши решат. Может, и останемся.
– И чего вам, ей-богу, на месте не сидится? – встряв в разговор, спас его Мотька. – Вон, я давеча по Смоленке пробегал – цыгане на подводах землю возят, брёвна! Метростроевцы-герои! Уже, наверно, и бумаги получили! А вам какой чёрт хвосты прижарил? Оставайся хоть ты, вместе в лётное пойдём! Потому что…
Договорить он не успел: от табора донёсся пронзительный вопль: «Девчата, да наконец-то же!» – и все увидели бегущую через поле Симу.
– Явились! Слава богу! Пришли, наконец, вспомнили о тётке! – бурно радовалась она, обнимая поочерёдно то Машку, то Светлану. – Уж говорю-говорю Мотьке – веди девок, весело будет, поговорим, попляшем, попоём! Ведь цыганки вы, забывать-то нельзя! Когда же мне ещё перед своими такими красавицами-племяшками похвастаться? Ну, умницы, умницы, рассеребряные вы мои, идёмте к шатру! У меня как раз и суп, и яички, и куру сегодня принесла – как чуяла гостей!
– С ума сойти, тётя Сима, как же вы друг на дружку похожи-то! – ошеломлённо сказал Мотька. – Аж жуть берёт! Будто не племяшки, а дочки! Светка особенно!
– А вот ты на кого похож, дорогой мой, я никак вспомнить не могу! – сощурилась на него тётя Сима. – Изо дня в день смотрю-смотрю, и всё как иглой свербит: знаю я тебя! Или родню твою!
– Тётя Сима! – закатил глаза Матвей. – Сколько разов?!. Какая родня?! Я приютский!
– И что?! Ежели приютский, так от Святого духа народился?
– Вы же сами говорили, что цыгане детей на казёнку не сдают!
– Говорила! Не сдают! А морда твоя мне всё равно смерть какая знакомая! Погоди, парень, когда-нибудь да вспомню… а пока – пошли!
Разговаривая и смеясь, они зашагали по примятой, исполосованной закатными лучами траве к палаткам. Там их встретили таборные: любопытные, улыбающиеся, давно наслышанные о Симкиной московской родне. При виде девушек по толпе кишинёвцев пробежал сдержанный одобрительный гул. Светлана ещё на дороге
